Американская история - Кристофер Прист

– Люсинда, может, вы имеете в виду Лил?

– Лил! Верно, но она хотела, чтобы я называла ее Лили или Лилиан. Вы должны ее помнить!

Я наблюдал за выражением лица Люсинды. Но не заметил ни лукавства, ни вызова, ни намека на возвращение проблем со здоровьем. В эти несколько секунд я как будто увидел ее такой, какой она была раньше, ее прежнее «я», какой она выглядела, когда я впервые познакомился с ней как с матерью Жанны, какой она выглядела в тот день, когда мы приехали к водолечебнице. Под неглубокими поражениями мозга, оставленными инсультом, я по-прежнему чувствовал ее ум.

– Люсинда, вы никогда не встречали Лил.

– Она была здесь с нами. Я ее хорошо помню. Разве она не была той девушкой, которую вы знали в то время, когда встречались с Жанной? Я не могла понять, зачем она тогда приехала на остров вместе с вами. Я не хотела спрашивать, но меня все время мучил вопрос, в курсе ли Жанна, что вы здесь с другой женщиной. Лично меня это смутило, но, как только я ближе познакомилась с Лил, она мне очень понравилась. Что с ней случилось? Она вернулась в США?

– Лил стала жертвой несчастного случая, – сказал я. – Вы не могли с ней встречаться.

– Бенджамин, это ужасное известие! Она была такая хорошенькая! Что с ней стряслось? Что это за несчастный случай?

– Вы никак не мог встретить Лил, – повторил я. – Она умерла задолго до того, как я встретил вас, до того, как я встретил Жанну. Мы были здесь… когда же это было? Думаю, в 2006 году. Лил погибла в 2001-м, почти за пять лет до этого.

– Что за несчастный случай? – тихо спросила Люсинда.

– Авиакатастрофа. И отнюдь не случайная. Она погибла, потому что самолет, в котором она летела, был угнан.

– Но я встречала ее, когда она была здесь!

– Люсинда… это невозможно.

– Но это так! Это вовсе не ложные воспоминания, в которых вы меня пытались убедить. Я же сказала вам, что знаю разницу между обычными воспоминаниями и… другими. Вы пытаетесь меня расстроить?

– Нет, но вы ошибаетесь, Люсинда. К сожалению.

– Воспоминания – единственная реальность, которой я могу доверять. Вы нарочно все это придумываете.

– Нет, я бы не стал этого делать. Лил была для меня особенной, я был влюблен в нее задолго до того, как встретил Жанну, но она погибла в авиакатастрофе, а это означало, что всему пришел конец.

Несмотря на это, во мне росло замешательство, под стать состоянию самой Люсинды, жуткий страх, что поскольку я не мог доказать того, что говорю, или даже предъявить какие-то свидетельства, именно я и был тем, кто все помнил неправильно. Я должен был испытать ее, подначить, доказать, что она не права.

– Послушайте, после того как мы приехали сюда, и вы припарковали машину, и эта молодая женщина, Лил, начала фотографировать, где был я?

– Вы остались со мной в машине. Затем вы открыли дверь, обошли машину, достали дорожную сумку, и мы с вами пошли вверх по холму следом за Лилиан. Тогда здесь были ворота. И дорожка, и несколько ступенек.

– То есть мы все вместе пошли к водолечебнице?

– Нет. Вы попрощались и в одиночку пошли по саду.

– Хорошо, а что вы сделали после этого?

– Вернулась к машине. Некоторое время я каталась по острову, затем вернулась в город. Я дождалась следующего парома и поехала обратно к себе домой.

– Я думал, вы меня подождали. Вы же были здесь, вы остались здесь, на острове, и забрали меня после того, как я закончил интервью. Я помню, как ждал вас там, у старого пирса.

– Нет. Я уехала домой.

– А Лил… она была с вами? Вы взяли ее к себе домой?

Теперь озадаченной выглядела Люсинда.

– Нет, я так не думаю.

– То есть она была со мной?

– Нет, я в этом уверена. Я помню, как вы поднимались по ступенькам один.

– Так где тогда была Лил? Ни с вами, ни со мной. – Я был зол на Люсинду. Я должен был выудить все это из нее. В ее словах не было логики, и я был вынужден ей это доказывать. – Это ложное воспоминание. Неужели вам не понятно?

Я заметил на глазах Люсинды слезы, и она отвернулась от меня. Мне стало стыдно, что я был резок с ней. Мне следовало быть терпимее. Но сказанное ею меня потрясло. Откуда ей было известно о Лил?

Мы с Люсиндой печально сидели вместе в машине, глядя сквозь забрызганное дождем лобовое стекло на холм, мимо ряда домов, сквозь отверстие, где когда-то находились ворота, в поисках призрака снесенного здания водолечебницы и декоративных садов. Но мы видели только настороженную кошку, укрывшуюся от дождя возле машины, продуваемую ветрами рощу, полевые цветы, темное небо, место воспоминаний о прошлом. Память была реальностью, но реальностью было и все это.

тогда: 1996, 2005 гг.

Мне было двадцать девять лет. Я пытался зарабатывать на жизнь, работая журналистом-фрилансером, и мне предложили то, что на тот момент казалось судьбоносным заказом. По крайней мере, в краткосрочной перспективе эта работа была оплачена лучше, чем любая другая, которую я получал до сих пор. Деньги неизменно влияли на мою работу. Я прилетел в Нью-Йорк с заданием взять интервью у Кирилла Татарова и написать о нем статью.

В это время Татаров работал в Курантовском институте математических наук в Нью-Йорке, недалеко от Вашингтон-сквер. Этот институт – независимое подразделение Нью-Йоркского университета и одна из самых престижных математических школ в мире. В 1952 году Кирилл Татаров поступил там в аспирантуру, защитил диссертацию и остался работать преподавателем, занимаясь научными исследованиями и разработками. В течение нескольких лет он играл ключевую роль в новаторском проекте по разработке программного обеспечения для математического моделирования, но позже посвятил себя чисто теоретическим исследованиям.

На момент нашей встречи ему было за шестьдесят, и он уже являлся одним из самых выдающихся теоретиков-топологов и геометров в мире. В начале нашего разговора он сказал, что очень боится стареть.

– Мне шестьдесят три, а в следующем месяце будет шестьдесят четыре, – сказал он, и я быстро записал цифры в свой блокнот. До встречи с ним я не знал его точный возраст. – Это означает, что как математик я в лучшем случае могу надеяться и дальше быть компетентным. Как только вам стукнет сорок, бесполезно ожидать, что у вас появятся оригинальные идеи. Их порождают лишь молодые умы.

– Но вы по-прежнему делаете все возможное, – сказал я, и Татаров осторожно кивнул.

– Хорошо, что вы это сказали, и я надеюсь, что вы тоже так думаете.

Мне было интересно узнать его мнение о России. Он родился в Советском Союзе. Его семья эмигрировала в США, когда Кириллу было семь лет. Теперь он был натурализованным гражданином США и большую часть своей жизни прожил в Америке. Он сказал мне, что почти забыл русский язык, на котором говорил в детстве, потому что по приезде в Америку его родители настояли на том, чтобы он и его сестры говорили только по-английски. Я спросил, интересна ли ему нынешняя математическая мысль в России и вернется ли он когда-нибудь туда, ведь Советский Союз перестал существовать.