Прощай, оружие! - Эрнест Хемингуэй

— Бедненький мой! А вот я знаю, что у тебя были всякиеженщины, и меня это не трогает.

— Нельзя ли нам пожениться как-нибудь тайно? Вдруг со мнойчто-нибудь случится или у тебя будет ребенок.

— Брак существует только церковный или гражданский. А тайномы и так женаты. Видишь ли, милый, это было бы для меня очень важно, если б ябыла религиозна. Но я не религиозна.

— Ты дала мне святого Антония.

— Это просто на счастье. Мне тоже его дали.

— Значит, тебя ничто не тревожит?

— Только мысль о том, что нас могут разлучить. Ты моярелигия. Ты для меня все на свете.

— Ну, хорошо. Но я женюсь на тебе, как только ты захочешь.

— Ты так говоришь, милый, точно твой долг сделать из меняпорядочную женщину. Я вполне порядочная женщина. Не может быть ничего стыдногов том, что дает счастье и гордость. Разве ты не счастлив?

— Но ты никогда не уйдешь от меня к другому?

— Нет, милый. Я от тебя никогда ни к кому не уйду. Мнекажется, с нами случится все самое ужасное. Но не нужно тревожиться об этом.

— Я и не тревожусь. Но я тебя так люблю, а ты уже до менякого-то любила.

— А что было дальше?

— Он погиб.

— Да, а если бы это не случилось, я бы не встретила тебя.Меня нельзя назвать непостоянной, милый. У меня много недостатков, но я оченьпостоянна. Увидишь, тебе даже надоест мое постоянство.

— Я скоро должен буду вернуться на фронт.

— Не будем думать об этом, пока ты еще здесь. Понимаешь,милый, я счастлива, и нам хорошо вдвоем. Я очень давно уже не была счастлива,и, может быть, когда мы с тобой встретились, я была почти сумасшедшая. Можетбыть, совсем сумасшедшая. Но теперь мы счастливы, и мы любим друг друга. Ну,давай будем просто счастливы. Ведь ты счастлив, правда? Может быть, тебе ненравится во мне что-нибудь? Ну, что мне сделать, чтобы тебе было приятно?Хочешь, я распущу волосы? Хочешь?

— Да, а потом ложись тут.

— Хорошо. Только раньше обойду больных.

Так проходило лето. О днях я помню немногое, только то, чтобыло очень жарко и газеты были полны побед. У меня был здоровый организм, ираны быстро заживали, так что очень скоро после того, как я впервые встал накостыли, я смог бросить их и ходить только с палкой. Тогда я начал в OspedaleMaggiore лечебные процедуры для сгибания колен, механотерапию, прогреваниефиолетовыми лучами в зеркальном ящике, массаж и ванны. Я ходил туда после обедаи на обратном пути заходил в кафе, и пил вино, и читал газеты. Я не бродил погороду; из кафе мне всегда хотелось вернуться прямо в госпиталь. Мне хотелосьтолько одного: видеть Кэтрин. Все остальное время я рад был как-нибудь убить.Чаще всего по утрам я спал, а после обеда иногда ездил на скачки и потом намеханотерапию. Иногда я заходил в англоамериканский клуб и сидел в глубокомкожаном кресле перед окном и читал журналы. Нам уже не разрешалось выходитьвдвоем после того, как я бросил костыли, потому что неприлично было сестрегулять одной с больным, который по виду не нуждался в помощи, и поэтому днем мыредко бывали вместе. Иногда, впрочем, удавалось пообедать вместе где-нибудь вгороде, если и Фергюсон была с нами. Мы с Кэтрин считались друзьями, и мисс Ван-Кампенпринимала это положение, потому что Кэтрин много помогала ей в госпитале. Онарешила, что Кэтрин из очень хорошей семьи, и это окончательно расположило ее внашу пользу. Мисс Ван-Кампен придавала большое значение происхождению и самапринадлежала к высшему обществу. К тому же в госпитале было немало дел ихлопот, и это отвлекало ее. Лето было жаркое, и у меня в Милане было многознакомых, но я всегда спешил вернуться в госпиталь с наступлением сумерек.Фронт продвинулся к Карсо, уже был взят Кук, на другом берегу против Плавы, итеперь наступали на плато Баинзицца. На западном фронте дела были не такхороши. Казалось, что война тянется уже очень долго. Мы теперь тоже вступили ввойну, но я считал, что понадобится не меньше года, чтобы переправить достаточноеколичество войск и подготовить их к бою. На следующий год можно было ждатьмного плохого, а может быть, много хорошего. Итальянские войска несли огромныепотери. Я не представлял себе, как это может продолжаться. Даже если займут всеплато Баинзицца и Монте-Сан-Габриеле, дальше есть множество гор, которыеостанутся у австрийцев. Я видел их. Все самые высокие горы дальше. На Карсоудалось продвинуться вперед, но внизу, у моря, болота и топи. Наполеон разбилбы австрийцев в долине. Он никогда не стал бы сражаться с ними в горах. Он далбы им спуститься и разбил бы их под Вероной. Но на западном фронте все ещеникто никого не разбивал. Может быть, войны теперь не кончаются победой. Можетбыть, они вообще не кончаются. Может быть, это новая Столетняя война. Я положилгазету на место и вышел из клуба. Я осторожно спустился по ступеням и пошел поВиа-Манцони. Перед «Гранд-отелем» я увидел старика Мейерса и его жену,выходивших из экипажа. Они возвращались со скачек. Она была женщина с большимбюстом, одетая в блестящий черный шелк. Он был маленький и старый, с седымиусами, страдал плоскостопием и ходил, опираясь на палку.

— Как поживаете? Как здоровье? — она подала мне руку.

— Привет! — сказал Мейерс.

— Ну, как скачки?

— Замечательно. Просто чудесно. Я три раза выиграла.

— А как ваши дела? — спросил я Мейерса.

— Ничего. Я выиграл один раз.

— Я никогда не знаю, как его дела, — сказала миссис Мейерс.— Он мне никогда не говорит.

— Мои дела хороши, — сказал Мейерс. Он старался бытьсердечным. — Надо бы вам как-нибудь съездить на скачки. — Когда он говорил,создавалось впечатление, что он смотрит не на вас или что он принимает вас закого-то другого.

— Непременно, — сказал я.

— Я приеду в госпиталь навестить вас, — сказала миссисМейерс. — У меня кое-что есть для моих мальчиков. Вы ведь все мои мальчики. Вывсе мои милые мальчики.

— Вам будут там очень рады.

— Такие милые мальчики. И вы тоже. Вы один из моихмальчиков.

— Мне пора идти, — сказал я.

— Передайте от меня привет всем моим милым мальчикам. Я импривезу много вкусных вещей. Я запасла хорошей марсалы и печенья.

— До свидания, — сказал я. — Вам все будут страшно рады.