Ни дня без тебя - Мишель Дуглас

С невинным выражением лица она объяснила:

– Боюсь, что теперь мы не пьем чай в пять часов. Опыт оказался неудачным, и поэтому мы подумали, что не стоит больше этого делать.

Хотя чай для мальчиков она все-таки накрыла в саду. Но ему она этого не скажет. Сад принадлежит ей, а мотель – ему.

У Ксавьера перекосилось лицо, когда он оглядел фойе.

– Что вы сделали?

– Ремонт в соответствии с вашим планом. – Его первоначальным планом, где все было единообразным, в отличие от испанских мотивов, предложенных ею. – Как видите, цветовая гамма ненавязчивая, голубовато-серая. Приятно и нейтрально.

Он указал на верхний свет:

– Ваш проект забирает весь свет из помещения.

– Ваш проект, не мой. – Она приторно улыбнулась. – Ваш мотель, не мой.

Тина наблюдала развернувшуюся перед ней сцену с таким видом, как смотрят на автомобильную аварию.

Ксавьер подошел к двери в новую гостиную-столовую… и застыл. А когда повернулся к Уинни, то лицо его было чернее тучи.

– Что это такое? Это… это просто ужасно!

– Ничего подобного. На «Вилле Лоренцо» у нас новый лозунг. Все подчинено эффективности… и чем менее броско, тем лучше. Вы сказали, что хотите столовую. Вот, пожалуйста.

– Гостям негде посидеть после обеда.

– «Вилла Лоренцо» не подает обеды, поэтому это излишне.

– Где будет играть Луис?

– Ваша смета не включала детскую игровую комнату. Я решила, что это тоже излишне.

Уинни ждала, что он прямо сейчас ее уволит. Пусть подождет – у нее припасено для него кое-что еще, так сказать pièce de résistance[4], вишенка на торте. К тому же она хочет многое ему сказать. Но скажет она ему это при личной беседе, не перед Тиной, которая таращит на них глаза, и не перед постояльцами, которые могут появиться.

Уинни улыбнулась ему дежурной улыбкой – практиковалась перед зеркалом целый месяц.

– Хотите осмотреть весь мотель?

Он поджал губы, но жестом показал, что не возражает, и пропустил ее вперед.

Для начала она провела его по комнатам нижнего этажа. Комнаты были точными копиями одна другой – безликие и скучные. Он ничего не сказал, но Уинни чувствовала, как растет его раздражение.

Они поднялись наверх по задней лестнице.

– Мы отказались от деревянных перил. Нержавеющая сталь намного практичнее.

– И уродливее.

– Но они очень хорошего качества. Вполне оправдывают затраченные деньги.

– Вы считаете, что это то, что я хочу?

Он ни разу не спросил, как она себя чувствует, не улыбнулся ей… даже не поздоровался.

Поэтому без малейших угрызений совести она сказала:

– Насколько я понимаю, то, чего вы хотите, это холодная и обезличенная обстановка, где все подчинено правилам полезности. Разумеется, с качественной мебелью и современной сантехникой.

– А где капитан? – вдруг недовольно спросил он, уставившись на абстрактный эстамп на стене, где раньше гордо красовался портрет капитана.

Ага, он недоволен. Значит, не все потеряно.

Возможно не все. Уинни не тешила себя пустыми надеждами. Хотя…

– Наверное, куда-то выбросили.

– Вы выбросили портрет вместе с мусором? – изумился он.

Конечно же она не выбросила – портрет у нее дома в гостиной. Но Ксавьеру незачем это знать.

– Поправьте меня, если ошибаюсь, но, помнится, вы говорили, что эта картина – штамповка. Я учла ваше замечание.

Он поджал губы. Эти губы, которые сейчас сердито вытянулись в струнку, совсем недавно целовали ее и возносили в рай. А потом эти же губы произнесли отвратительные, злые слова, которые ввергли ее в ад.

– Уинни?

Она очнулась.

– Да… сэр?

Он так крепко сжал челюсти, что вполне мог сломать зуб.

– Мотель безобразный. Я в ужасе!

– Это обратная сторона медали – вам ведь нужны респектабельность и однообразие. Вы это и получили.

– А как же испанский стиль?

– О, эта была затея Эгги, а у вас другие цели.

Уинни остановилась перед «Апартаментами Виндзор», переименованными в «Апартаменты Лоренцо». Надо кончать с этим спектаклем. Она открыла дверь и вошла первая.

Ксавьер замер на пороге.

– Это напоминает тюремную камеру.

– Я стремилась к такому эффекту.

У него задергалась щека.

– Наслаждаешься своей местью?

– Это началось как месть, Ксавьер. Тобой началось. – Уинни прошла в комнату. – Закрой дверь.

Он не стал входить и спросил:

– Не боишься, что я тебя придушу?

– Ты уже разбил мне сердце, так что за свою шею я не опасаюсь. – Уинни послала ему официально-вежливую улыбку.

Он все-таки вошел и закрыл за собой дверь. Дверь не хлопнула, разумеется, потому, что в мотеле все было отрегулировано… как и он сам.

– Обрати внимание на портреты.

Застекленные портреты Эгги и Лоренцо смотрели друг на друга с противоположных стен.

Глаза Ксавьера гневно засверкали.

– А что это за полосы на портретах?

– Тюремные решетки. Это моя авторская работа. Решетки не на самих портретах, а на стекле. Я не настолько вредная, чтобы испортить фотографии.

– Но чего ты добиваешься?

– О, много чего, но сейчас я утратила к этому желание. – Она усмехнулась. – Пойми наконец, что мотель сейчас – это отражение тебя и твоего мира, который ты для себя выбрал…

– Это – твоя интерпретация моего мира, – бросил ей он.

– Ты живешь по стерильным канонам, а я не намерена расточать тепло и гостеприимство там, где их не ценят!

Он побледнел.

– Ты хотел, чтобы «Вилла Лоренцо» стала памятью твоему деду. – Уинни указала на портрет Лоренцо. – Он был человеком, который убежал от любви, не решился отдать за любовь все. Что он получил? Из того, что я знаю, ничего, кроме сожалений. Решетку на стекле нарисовала я, но он сам заключил себя туда. Он сам приговорил себя прожить неполноценную жизнь.

Ксавьера проняла дрожь.

– Ты его не знала.

– А ты… жить вот так… в гордом одиночестве! Значит, таким образом ты хочешь почтить его память? Неужели ты не видишь, что это насмешка над человеком, который бродил с тобой по старому городу, который играл с тобой и любил тебя? Ты думаешь, что будешь счастлив в той жизни, что создал для себя? Думаешь, что он был бы счастлив видеть, как ты убежал от любви? И это наследство ты оставишь Луису?