Душа в черной маске - Марина Серова

– …У вас совести нет, – продолжала Марина. – Вы не можете, вы не имеете права. Я не буду вам ничего рассказывать о своих проблемах. Единственное, что я вам скажу, – я не убивала Машу Гаврилову.

– А вот ваш муж… – вставила я, чем привела Марину в состояние, близкое к коматозному.

Колесникова закатила глаза и буквально застряслась.

– Моему мужу… Моему мужу… Если вы что-то расскажете, я не знаю, что я с вами сделаю. Это безобразие просто, беспредел какой-то. Да вы что?! Мой муж… Знаете, что он с вами сделает. У него есть знакомые…

– У всех они есть, – с усмешкой махнула я рукой. – Вы лучше подумайте – ведь от ваших слов зависит, будет наказан преступник или нет.

Колесникова внезапно осеклась и застыла на месте.

– Нет. Я вам ничего не скажу, – тихо произнесла она.

– Ну и не надо, – усмехнулась я. – Я сама все узнаю.

Разумеется, это мое заявление граничило с бравадой, но мне уже надоело препираться с Мариной, и я решила не продолжать дальнейшие уговоры, а занять твердую позицию. Я быстренько прошла в прихожую, обулась и покинула квартиру.

33+19+3 – полное исполнение всех ваших планов и надежд.

Лучше не бывает! Конец дела близок.

Когда кости так утверждают, это означает, что я на правильном пути и стоит продолжать выбранное направление.

Следовательно, нужно добивать версию с Мариной. Но прежде чем задаться целью проанализировать все, что связано с Колесниковой, я поехала в милицию.

Оперативник Павлов встретил меня в нормальном настроении.

Он был далек, с одной стороны, от щенячьего восторга, так свойственного ментам, когда они закрыли дело, но и не был ввергнут в депрессию и недовольство.

– Как дела? – поинтересовалась я.

– Работаем с этой фифой, довели уже ее до слез, – отрапортовал Павлов.

«Браво, гусар!» – чуть было не вырвалось у меня. Так ей и надо, этой стерве Регине! Я оказалась права, когда сдавала ее ментам.

– Ну а все же, по делу что-то интересное есть? – уточнила я.

– Пока ничего конкретного. Отрицает все, не колется. Ничего, может, посидит, одумается. Алиби у нее нет, никто подтвердить не может. Так что… – Павлов пожал плечами.

– Понятно, – вздохнула я.

Версия Регины не подтверждается, но и не опровергается.

Пускай работают органы, у меня появились интересные дела, связанные с Мариной Колесниковой. Пока не узнаю, в чем там дело, не успокоюсь.

И вдруг я вспомнила еще одну деталь. Маленькую такую деталь. Ведь давно хотела узнать…

– Дмитрий, а далеко ли опись вещей, которую ваши сотрудники делали на месте преступления? – спросила я.

– Да можно найти, – отозвался Павлов. – А что?

– Меня интересует некая старинная вещица, пудреница девятнадцатого века. Присутствовала ли она в описи?

Павлов порылся в бумагах, лежавших на столе, потом, не найдя, подошел к сейфу, открыл его и достал тонкую папку. Он раскрыл ее и вытащил листок бумаги.

– Нет. Нет здесь никакой пудреницы. А что, должна быть? – сказал он, пробежав глазами опись.

– Вообще-то должна, – ответила я.

– Но ее нет, – посмотрел на меня оперативник. – Что бы это значило?

– Не знаю, может, и ничего. Хозяйка квартиры присутствовала при описи?

– Разумеется.

– Дайте-ка мне посмотреть.

Павлов протянул листок. Я тоже пробежала глазами список. Самые обычные вещи – косметички, тряпье всякое, даже шариковую ручку ментовские бюрократы сюда вписали. А вот пудреницы не оказалось.

– Дима, вы, кстати, не в курсе – квартирная хозяйка как себя вела?

– В курсе, – ответил Павлов. – В принципе нормальная женщина, я с ней лично разговаривал. Там ситуация какая – Гаврилова заплатила ей за три месяца, а с момента последней оплаты прошел только один. Она, конечно, могла распсиховаться – мол, убийство совершили в моей квартире, вон отсюда, и все такое. Но деньги получены, а сестренка убитой попросила, чтобы ей разрешили пожить оставшиеся два месяца. Она вроде как на работу хочет устроиться в городе. Хозяйка покривилась, покривилась, а потом согласилась. При мне дело было…

– Значит, Наташа сейчас живет в квартире, где была убита сестра?

– Ну, значит, так, – сказал Павлов. – А что?

– Да ничего, это я так, рассуждаю вслух, – отмахнулась я.

– Так что, эта пудреница пропала, что ли? – не унимался Павлов. – Она точно была? А может, у вас непроверенные данные?

– Вот я их и проверю, – улыбнулась я. – Спасибо.

– Да не за что, – ответил Павлов, убирая папку с описью вещей Маши Гавриловой в сейф.

Я выходила из милиции с таким чувством, что в очередной раз мне подбросили кость, как собаке, но кость эту еще нужно было найти, она не лежала прямо передо мной. Причем костей этих было несколько, и все они были зарыты, все их нужно было найти и потратить на это время и нервы. Но что поделаешь – сыскная работа имеет свои особенности.

Если Маша, по уверению знавших ее людей, дорожила этой фарфоровой пудреницей, то вряд ли рассталась бы с ней добровольно. Но пудреницы нет, это не вызывает сомнений – милиция провела обыск и не обнаружила ее среди вещей девушки. Кто же мог ее взять? Убийца? Да, вывод напрашивается именно такой. Но вот с какой целью? Нажива?

Но это смешно, ведь провинциальный интеллектуал Абрамов в разговоре ясно дал мне понять, что на продаже этой вещи не разбогатеешь. Зачем тогда ее, скажем так, позаимствовали у Маши? Может, она сама одолжила на время? Но ведь это же не платье, не туфли, которые можно «взять погонять» у подружки, а потом вернуть. Да и Маша не производит впечатления девушки, которая с легкостью раздает свои вещи направо-налево, даже на время. Нет, скорее всего, пудреницу взяли без ведома Маши.

Какой-нибудь коллекционер отпадает – эта вещь по определению не может быть украшением коллекции, следовательно, за ней не станут гоняться истинные коллекционеры. Если только она вызывала у кого-то эстетическое чувство… Но убивать ради этого Машу? Так, а если ее взял не убийца? Но кто из окружения? У Маши практически никто и не бывал в гостях, она жила с сестрой и даже Егору ее не показывала. И когда этот некто успел взять пудреницу? После смерти Маши? Но после ее смерти в квартиру попала только сестра Наташа, а потом сразу приехали «Скорая» и милиция. Во всяком случае, если верить сестре. Если верить… А если нет?

Кстати, Наташа… Она единственная, кто почти постоянно находился в квартире, наверняка она знала, где сестра хранит пудреницу. И она могла в суматохе забрать принадлежавшую сестре вещь и спрятать ее. Хотя бы где-нибудь в подъезде, в укромном месте.

Так! Я даже вскочила с места, чувствуя, что мысли мои сейчас идут в верном направлении. Наташа, Наташа… Младшая сестренка, наивная девочка, невинная овечка… Вот она, кстати, вполне могла исходить слюной на эту пудреницу, она любительница подобных штучек: я сама видела на трельяже целую кучу всяких безделушек-побрякушек, любовно расставленных. Но неужели из-за этой безделицы она убила родную сестру? Заранее все распланировала, убила, чтобы завладеть какой-то фарфоровой безделушкой?