Ученик лоцмана - Борис Борисович Батыршин

возле острова Ньюфаундленд. Координаты я, как и обещал, записал, но не думаю, что они когда-нибудь тебе понадобятся.

Лоцман отложил в сторону свою астролябию и взял ту, что досталась мне от Дары.

— Теперь следующий, более тонкий уровень настроек, который поможет оказаться в выбранном месте и времени с минимальной погрешностью. Его я произвёл, руководствуясь координатами точки прибытия — кстати, может, передумаешь, ведь ещё не поздно? — и точному расчёту временного интервала. Кстати, этот тоже тебе в большой плюс — если бы не догадался так скрупулёзно отмечать проведённое под Тремя Лунами время, причём сразу в двух системах отсчёта, то было бы гораздо сложнее. А так — можно быть уверенным, что даже в таких неопытных руках, как твои, астролябия выведет «Штральзунд» в нужную точку и примерно в рассчитанное время времени, плюс-минус сутки-другие.

Остаётся только выставить соответствующие астрономические показатели — фазы луны, здешней, зурбаганской, ещё кое-что, — но это не займёт много времени.

Он справился с записями в потёртом блокноте, поднял астролябию к глазам, нацелив её на виднеющийся в иллюминаторе Маяк, что-то подправил в настройках и, наконец, удовлетворённо хмыкнул.

— Ну вот, парень, готово. Точно не передумал.

Я мотнул головой. Слова ни к чему, всё не один десяток раз переговорено.

— Тогда последнее и самое важное. Если ты всё же вознамеришься вернуться — мало ли, ни ты, ни я не знаем, как повернётся там твоя жизнь? — следует сделать вот так. Запоминай, а лучше запиши, чтобы не напутать. Нужные значению сможешь вычислить исходя из своих географических координат, времени года и фазы Луны… я специально отрегулирую астролябию под астрономические особенности твоего мира.

Он снял крышку в донце прибора, поковырялся в механизме тонкой отвёрткой, вынул и переставил несколько крошечных шестерней, после чего вернул крышку на место.

Ну вот, готово. Теперь, если ты не ошибёшься с расчётами и всё сделаешь правильно — надо будет нажать вот на этот выступ ц центре. И я буду знать, что ты хочешь вернуться.

И вы меня заберёте к себе?

Да, если ты в этот момент будешь в море… в смысле — не обязательно в море, главное, чтобы на открытой воде. Скажем, на озере, но только строго по тем координатам, которые ты будешь использовать, настраивая астролябию. И лучше, если рядом будет действующий маяк.

Тот, по которому вы, настраивали прибор для перемещения — подойдёт? Правда, это всего лишь маячный буй, но ведь вы уже использовали подобный…

— Пойдёт. Так даже лучше, если ты сохранишь прежние настройки, мне будет проще тебя разыскать. Ну что, всё понял?

— Вроде, всё.

— А теперь медленно повтори все действия, шаг за шагом. А когда закончишь — повторишь ещё раз. В таком деле, парень, ошибиться никак нельзя!..

Выбирая место прибытия на одном из московских водохранилищ, я не зря остановился именно на Клязьминском, и именно вблизи Долгопрудного. Кто из москвичей не знает о россыпи яхт-клубов и по его берегам — а мне, к тому же, случалось проводить там немало времени. Один мой старый приятель держал на МФТИ-шной водно-спортивной базе самодельный швертбот, и я как-то, ещё в самом конце восьмидесятых, целый сезон подряд катался к нему, помогая возиться с судёнышком, после чего мы крепко зависали в аспирантской общаге. Там же я впервые познакомился с таким явлением парусного туризма, как разборные катамараны с надувными баллонами, что выпускавшиеся тогда серийно «Просторы» и «Альбатросы», что многочисленные поделки самодельщиков — и по праву считал себя на берегах Котовского затона и на острове «Водник» своим. Конечно, рассуждал я, за три десятка лет там много что могло перемениться, возможно, даже и до неузнаваемости — но кое-что знакомое наверняка осталось. Яхт, швертботов, разнообразных катеров вряд ли стало там меньше; «Штральзунд» со своими невеликими размерами вполне там затеряется, и уж где пришвартовать его, хотя бы на время, я отыщу. А там видно будет — в любом случае, до Москвы рукой подать, а в студенческом городке МФТИ я рассчитывал, если повезёт, навести кое-какие справки. Студенты-физики — народ особый, и вряд ли так уж кардинально изменились за эти годы, так что помощь я там, пожалуй, найти смогу.

Знал бы я заранее, до какой степени здесь всё изменилось — наверное, и не решился бы сунуться в «знакомые» края, предпочёл бы выйти из «Фарватера» где-нибудь на Пестовском водохранилище, а то и вовсе на Московском море. А до Москвы добираться уже на электричке, уповая на отточенное за студенческие годы умение удирать от контролёров.

Прежде всего — катера и яхты. В глазах рябило от шикарных, наверняка невероятно дорогих образцов, подобных которым я видел, разве что, в иностранных кинофильмах. Вызывающе роскошные марины яхт-клубов, мачты, флайдеки, усаженные прожекторами и кожухами радаров, незнакомые, футуристические формы корпусов, пёстрые вымпела яхт-клубов на береговых мачтах. Паруса — некоторые непривычной формы, некоторые — разноцветные, среди которых попался даже и чёрный; девицы в бикини, загорающие на палубах и крышах рубок, шикарные автомобили вблизи пирсов, небольшие, ладные здания то ли ресторанов, то ли клубов — другая, чужая, незнакомая жизнь… «Штральзунд» смотрелся здесь гадким утёнком, случайно забредшим на этот в какое-нибудь Монако или Сан-Марино, и ничего, кроме презрительно-недоумённого взгляда вызвать не мог, и я судорожно оглядывался, ища в береговом великолепии хоть что-то знакомое.

Понадобилось пройти не меньше полукилометра вдоль берега, уворачиваясь от проносящихся с рёвом катеров и моторных яхт, прежде, чем взгляд мой зацепился за что-то знакомое, пожалуй, даже чуждое на этом празднике жизни. Низкий дощатый пирс — таким он мог быть и тридцать, и пятьдесят лет назад; в глубине, недалеко от воды несколько щитовых домиков и алюминиевый эллинг с ребристой полукруглой крышей. У пирса покачиваются на волнах полдюжины старых знакомцев — крашенных в военно-морской шаровый цвет шлюпок типа «ял-четвёрка» и ял-шестёрка', с мачт свисают, слабо колышась ла лёгком ветерке желтоватые рейковые паруса. Ещё один или два яла обсыхают на дощатых слипах, а в стороне приткнулась к берегу несколько необычных посудин — два то ли скандинавских небольших драккара, то ли стилизации под древнерусскую ладью. На одном, на сильно изогнутом высоком форштевне — деревянная голова какого-то чудища, с невысокой мачты свисает рей с намотанным на него, явно полосатым парусов, а не берегу, поблизости — о чудо! — деревянные козлы, увешанные щитами и копьями.

Рядом стояла двухмачтовая длинная, с наклонным, в виде деревянного бруса, форштевнем, лодка, которую я определил для себя, как казачья «чайка» — за неимением иной аналогии. Четвёртая же посудина не могла быть ничем иным, как современной репликой ботика Петра Первого — в бинокль я разглядел установленную на баке маленькую медную пушечку, а над фасадом одного из домиков колыхался на двух шестах выписанный по кумачовой полосе длинный лозунг: «парусно-исторический фестиваль 'Онега-2023». Организаторы: РВИО и «Российское Географическое Общество».

Когда я получше рассмотрел шлюпки, реконструкционные посудинки и надпись, у меня словно камень с души свалился. Уж здесь-то точно отыщется кто-то, с кем я смогу найти общий язык. Да, пожалуй, уже нашлись — вон, трое парней, стоящие на пристани рядом с «Ботиком Петра» приветственно машут «Штральзунду» руками, причём один из них одет в подобие преображенского зелёно-красного кафтана, наб боку имеет шпагу на широкой кожаной перевязи, а меня приветствует взмахами сорванной с головы воинской шляпы треуголки. Я трижды дёрнул за плетёный из каната язык, колокол-рында трижды громко звякнула, и я повернул румпель, правя к «фестивальной» пристани. Парень в преображенском мундире снова замахал треуголкой, указывая мне место для швартовки — промежуток между теснящимися бок-о-бок ялами и одним из «драккаров». Я перевёл рукоятку газа в нейтральное положение, а когда от бушприта до досок пристани оставалось метров восемь, дважды коротко дал задний ход и побежал на нос, на жоду подхватывая с палубы плетёные из сизалевых тросов кранцы. «Преображенец» отмотал с деревянного кнехта швартовый конец и размахнулся, собираясь бросить его мне; другой его товарищ стоял рядом с шестом, изготовившись упереться кончиком в накатывающий борт «Штральзунда». Я принял швартов, накрутил его на утку, проделал эту операцию ещё раз, на корме, следя за тем, чтобы кранцы встали между планширем и краем пристани хорошо, как надо, после чего — чуть помедлил и перепрыгнул с борта на пирс. Доски скрипнули под ногами и я, обменявшись рукопожатиями со встретившими меня парнями сделал несколько шагов, отделяющих меня от зелёной травки. На краткий, почти неуловимый миг ноги у меня едва не подогнулись, голова закружилась — впрочем, так нередко случается, когда после долгих часов, даже суток, проведённых на покачивающейся, «дышащей» палубе, ступаешь на твёрдую землю, ощущаешь под