Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский

«Пресвятая Троица... как скоро, однако, забыли вы, иуды, про крестный ход, про “слёзы покаяния”... Это так-то вы алчете потушить пожар — кипящей смолой? Да уж, воистину незрячие увидят, а глухие услышат... Вам бы, лиходеям, только игрища да забавы с вином хмельным до звериного визгу! Богатыри ломаные...»

Его стерегущие глаза видели, как вновь вспыхнули грозно очами, нахохлились непримиримые князья... Того и гляди, расправят крылья, сорвутся друг на дружку в неистребимой страсти заклевать соперника, кровника.

Из-за столов полетели новые голоса, перебивая друг друга, смешались в дикий грай:

— Половцам смерть! А сего кровопийцу на кол! Ишь, Удалец, пригрел аспида[163] на груди... Попался, гад!

— Четвертовать хана! И вся недолга!

Мстислав бросил взгляд на своего тестя, ещё вчера грозного и сурового хозяина Дикой Степи. Тот весь дрожал, как осиновый лист, немигающие глаза его скакали по бородатым лицам озлевших русичей. Мотая головой, будто уклоняясь от ударов, он ловил раскрытым ртом воздух, со сведённых судорогой губ слетали невнятные то ли мольбы, то ли проклятия.

— А-а-а-ах-х! — как задушенный арканной петлёй, захрипел Мстислав, бросая стальную перчатку на рифлёную рукоять меча. Серые льдистые глаза вспыхнули синим огнём. — Да за такие слова, стервецы, языки вам вырвать да глаза выколоть м-мало!

У дальних бойниц гремливо загрохотали опрокидываемые лавки. Курские и полоцкие князья тоже схватились за мечи и булавы.

Буйная братия, замерев, смотрела то на киевских дружинников, густо ощетинившихся копьями, то на разъярённого галицкого князя, в руках которого хищно мерцал длинный прямой меч.

— Смелая речь, Удалец! Дашь ли ответ за неё?

— Я и смелее говаривал, когда дело за правду вставало! Схоронись, Елесей! Не стой у меня на пути... Не порть поганым языком историю, оной не ведаешь!

— История не леденец — языком не испортишь! — Пылающие багровым огнём скулы курского князя схватились испариной. Мгновение-другое рыжеволосый курянин стоял совершенно безмолвно, шевеля узкими губами, затем схаркнул: — Сам не заходись, Мстислав!.. То мы не знаем, где и какой кровью омывается твой меч!

— Что-о?

— А то! Ты сам вор и злодей! В глотке нам твоя опека поганых половцев! И заруби: земля черниговская ещё не впитала крови братьев наших Ольговичей от твоего набега![164] Ты ж — опять за своё! Мало Галиции, Волыни? И в Киеве, и в Смоленске родичи твои сидят на престолах!.. Всю Южную Русь подмять под себя решил? Погодь гоношиться! Всяк знает, мы здесь, чтоб биться за Русь... Ты ж — токмо за себя! Ты и умеешь одно — убивать!

— Молчи, пёс! Ты сам-то, кость курская, не для сего ли зван в Киев? Али тебя силком на аркане притащили пироги с зайчатиной трескать? Да кр-ровь нашу слизывать?

— Будь ты проклят, выкормыш Ростиславичей!

Противники стояли лицом к лицу, каждый по достоинству оценил силу и ловкость соперника; оба поняли: малейшая оплошность может стоить им жизни.

— Что, Елесей, смерти жаждешь своей?

— А эт мы посмотрим.

Рыжеволосый Елесей стал медленно продвигаться вперёд, выбирая момент. В каждом движении чувствовался тёртый боец, отлично знающий себе цену. Он плевал на громкую славу непобедимого Мстислава Удатного. Он сам был первым «мечом» среди своих и до сих пор не знал поражений.

Мстислав Романович подошёл к ним в упор. Он весь дрожал, сверкающие глаза его скрестились попеременно с дикими взглядами кровников и подавили их тяжестью гнева.

— Дово-о-ольно! — Окованный железом посох киевского князя яро вонзился между мечами противников. — Не сметь! Нашли, где кровь проливать! Мечи! — грозным, не терпящим каких-либо возражений голосом приказал он. — Ну!

Подоспевшие дружинники силой вырвали оружие и оттеснили того и другого к своим местам.

— Теперь все остальные! — резко поднял голос Мстислав Романович. — Сдайте подобру оружие от греха... Али заповедь предков забыли: «Гостевать идёши, остави мечи и копья за вратами!» Не по закону сие. Не по-людски.

— Ты — ровня нам, князь... Не указ! Из нас тут каждый закон, — крикнул в запале длинноусый Андрей. — Лично я служу не людям, а Богу!

— И мне, и Богу врёшь! — потемнев в скулах, обрубил старый Мстислав. — Побойся Неба, брат! Власть есть любовь.

— Лжа! Власть держится на силе и страхе. Не твой ли достославный дед любил поучать прочих: «Посей вражду меж просторами и властвуй!»?

— Угомонись, Олегша! И вы умерьте пыл, Злат и Андрей! Сыт выкрутасами вашими сполна, во-о как! Такой судьбоносный день... и вот так... У меня голова от вас кругом. Ужли вконец обидеть меня решили? О, дивны дела твои, Господи... С такими грехами жить-то страшно, не то что в сечу идти. Неужто мы все тут... шуты гороховые? Да что я с вами — в игры играю?.. Внемлите зову сердца и разума! Выбирайте, что вам дороже: Русь али гордыня? Вот Бог, а вот порог!