Молочные берега - Галина Гордиенко

Как раз машина к магазину и подъехала. Черная, блестящая, огромная как танк. Из нее парень молодой выскочил и к телефону бегом. А дверцу не захлопнул, видно, на секунду всего и вылетел.

Ну вот. Он, значит, звонит кому-то, Марфа Федоровна в разговор не вслушивалась, хоть и рядом стояла: оно ей надо?

А дальше… ну прямо как из-под земли! — воришка какой-то к машине метнулся и с переднего сиденья сумку дорожную сдернул. Тяжелую, видать, сумку-то, его аж на сторону перекосило, сердешного.

Парень трубку уронил и закричал что-то. Грозно шумел, прямо мороз по коже. Потом догнать вора попытался.

Да куда там! Воришка в секунду за соседний дом нырнул. Да и с концами. Небось каждую щель во дворе знал, парень минут через десять ни с чем вернулся.

Злой — ужас просто! И с лица спал. Белый, словно простыня свежестиранная. Руки трясутся, губы синюшные, смотреть больно.

Марфа Федоровна к нему: мол, сынок, давай быстренько в милицию позвоним. Они по свежим следам иногда воров ловят, сама по телевизору сколько раз слышала, в городских новостях передавали.

Да парнишка в себя пришел, видать. По лицу рукой провел, как паутину смахнул, и невесело рассмеялся. Сказал: никуда не нужно звонить. Это, мол, от растерянности он так разошелся. А если подумать, так не из-за чего было и туфли сбивать. В сумке-то лишь тряпки старые. Грязные к тому же. Матери постирать вез, и тут такая история.

Рукой махнул в сердцах: а-а, мол, пропали, так пропали! Черт с ними, сегодня же новые купит.

Тамара судорожно всхлипнула и прошептала:

— Тряпки — в самом деле пустяк. А вот мои документы… Особенно водительские права! Мне ведь по-новой придется на них сдавать…

Она снова зарыдала, между всхлипываниями горячо умоляя старушку рассказать подробнее о воришке.

Ведь Марфа Федоровна его хорошо рассмотрела, правда? Если Тамара его найдет, честное слово, уговорит вернуть документы. Пусть за вознаграждение, она слышала — так многие делают.

Тамара самозабвенно плакала. В ногах жалостливо подвывал хозяйке Крыс. За пазухой у старушки тоненько скулила впечатлительная Долли…

Марфа Федоровна сломалась. Обняла Тамару за плечи и запричитала:

— Милая, да где ж ты отыщешь теперь энтого огольца? Сколько ж дней прошло, сама подумай. Продал небось, паршивец, твои бумажки, сама знаешь — это сейчас мигом делается, жулья развелось на белом свете, что пыли…

Тамара удивленно пробормотала:

— К-какого огольца?!

— Брат разве не сказал? — искренне удивилась нечаянная свидетельница.

Тамара пожала плечами и с досадой прошептала:

— Говорить об этом не хочет! Сказал — видел мельком, и все.

Старушка вздохнула:

— Понятно. Стыдно парню, что его такая малявка надула.

Тамара кулаками размазывала по грязным щекам обильные слезы. Вспомнила про носовой платок и пустила в дело его. Для солидности.

— Вы расскажите мне подробней, — пролепетала она. — Вдруг найду…

Марфа Федоровна пожала плечами.

— А и рассказывать нечего.

— Как — нечего?! — испугалась Тамара.

— А так. Мальца-то я не знаю. Видела, правда, не раз. Он тут у перекрестка частенько водителям газеты предлагает. Знаешь, только красный на светофоре зажжется, пацанва со всех ног к машинам кидается. — Старушка подумала и добавила: — И на рынке его несколько раз встречала. Шнырял между рядами. Тащил наверняка, что лежало поплоше. — Марфа Федоровна горестно махнула рукой. — С другой стороны: что с него взять? Голод не тетка. У мальца-то семьи нормальной нет, слепому видно. Тощий, в чем только душа держится. А уж грязный…

Старушка тяжело вздохнула и перекрестилась. Тамара пролепетала:

— Имени его не знаете?

— Откуда? Ни разу при мне мальчишку никто не окликнул. Разве что — «пацан»…

— А выглядит он как?

Марфа Федоровна задумалась и неуверенно пробормотала:

— Ну… тощий, юркий, лет десяти, не больше. А может, восьми, росточка-то никакого, питается, поди, безобразно. Ага! Беленький — на удивление. Бабы молодые в такой цвет специально красятся, а мальчишка при своих бегает. Волосья аж светятся! Брови тож белые-белые, а мордашка в веснушках. И замызганная, умываться-то не привык, аль негде ему…

— Одет как?

— Одет? А бог его знает! Что они сейчас все носят? Джинсы небось? И футболки?

Тамара кивнула. Старушка отрицательно помотала головой.

— Не рассмотрела я толком-то. Уж слишком быстро все. Раз — и исчез. Шустрый малец!

Марфа Федоровна поправила смешную шапочку и угрюмо покосилась на девушку. Тамара торопливо пообещала:

— Да не убью я его, честное слово. Мне б только права вернуть!

— А ежели он продал их кому?

— Продал, так продал. Не судьба, значит.

Они посидели молча, раздумывая о своем. Подмерзший Крыс вскочил с мокрого асфальта, едва слышно заскулил и потянул поводок.

Тамара грустно подумала: с Марфы Федоровны уже вряд ли что вытрясешь. Что знала, наверняка выложила.

Вопрос в другом: что теперь делать? И как найти сумасшедшего мальчишку? Не мог же он за несколько дней все деньги растренькать?

Тамара грустно попрощалась с новой знакомой и потрусила к остановке автобуса. Ждала свой маршрут и зябко ежилась, жалея, что слишком легко оделась.

Минут через пять Тамара угрюмо поздравила себя: вовремя ее на эту скамейку принесло! Ведь уже крест на своей затее поставила. Решила — никто в тот день Колосова не видел. Или звонил он не с Набережной.

Мог же соврать! Особенно если хотел направить следствие по ложному следу.

Да, повезло ей. Теперь остается продумать дальнейшие действия.

Интересно, что Лелька скажет? Все-таки какая-то надежда у них появилась. Мальчишка — не иголка в стоге сена. Найдется.

Лелька слушала сестру очень внимательно, ни на что не отвлекаясь. Она и любимого Коську выставила из комнаты, уставший Крыс развалился посреди зала без всякой опаски, даже похрапывать начал. И Тамара не дергалась, говорила спокойно.

Лелька едва дождалась, когда сестра замолчит. Хлопнула Тамару по плечу и возбужденно воскликнула:

— Класс! Теперь все понятно!

Тамара бросила нервный взгляд на мрачного кота, застывшего у порога — когда только Коська там нарисовался?! — и затравленно пробормотала:

— Что тебе понятно?

Лелькиной «понятливости» она боялась как огня. Свернуть сестру в этом случае в сторону от намеченного не представлялось возможным. Хрупкая и легкомысленная Лелька временно становилась тяжелым танком, сметающим на своем пути все препятствия. А вот Тамара никогда не находила в себе решимости врезать по старшей сестрице бронебойными. Жалела.