Изуродованная химера - Ellen Fallen

Он проникает в меня одним толчком: знакомым, родным, заставляющим сжаться, вместе с этим его язык проникает в мой рот. Каждый толчок сопровождается укусом моих губ практически до крови, до последнего вздоха, до шрамов, которые проявятся завтра. А сегодня только он глубоко во мне, толчки то ускоряются, то замедляются. Я практически бессознательно сокращаюсь, вбираю его глубже в себя, сдавливаю, желаю оставить его в себе всецело, до последней капли. Моя душа уже взлетает над телом, содрогаясь в конвульсиях удовольствия. Но Спенсер возвращает меня снова на землю, укусом в шею. Стоны переходят в отчаянные крики, сорванные напрочь голосовые связки, готовы лишиться голоса в любую минуту. Мужчина закидывает мои ноги к себе на плечи, руками приподнимает попу, нависает надо мной, заставляя прижать колени практически к подбородку.

– Я больше не могу. – Выдыхаю я.

– А больше и не надо. – Горячий член врывается в меня безжалостно, руками обхватываю спинку кровати, сосредотачиваюсь на интенсивных судорогах, откидываю голову назад. Я больше не чувствую ничего, только Спенсер, и эти сумасшедшие ощущения фантастического оргазма, захлёбываюсь воздухом и запахом секса. Меня все ещё не отпускает мощная волна удовольствия. Чувствую, как мужчина аккуратно отодвигается от меня и ложится рядом на спину. Он смотрит на меня, повернув голову в бок, поворачиваюсь к нему, сдуваю влажные волосы с моего лица, но ничего не получается.

– Надеешься, что я избавлю тебя от мучений? – Его грудь содрогается от утомлённого смеха. – Что, если тебе придётся снова спать с наручниками на руках?

– Я тебе возненавижу, – голос осип, и я могу говорить теперь только шёпотом. – Ты ведь не сделаешь это?

– Думаю я, переживу. – Он встаёт с кровати, и я округляю глаза, когда спокойно выкидывает использованный презерватив в урну и скрывается за дверью.

– Спенсер! Не смей меня бросать, – я слишком тихая, он меня не может услышать. – Спенсер, – хрип умирающей собаки, откашливаюсь, но ничего с голосом не меняется.

Боже, я ненавижу его, ненавижу себя. Откидываю голову на подушку и несколько раз дёргаю верхней частью тела, раскачивая металлические колечки на кровати. Я отчётливо слышу, как льётся вода в комнате рядом, потому что он нигде не закрыл двери. Я слышу его чёртовы шаги, когда он перемещается по комнате, как он открывает шкаф и достаёт из него вещи. Я, блин, слышу все и тоже хочу сделать все это для себя. Лежать здесь на кровати, распластанной, как лягушка, препарированная, без голоса и света. Очень рада, что он может все делать на ощупь, но мне от этого не легче. Я не могу так.

– Спенсер, – голос окончательно пропадает, я начинаю отталкиваться пятками об кровать и стучать спинкой в стену.

Он проходит мимо моей комнаты, я вижу только его силуэт. Во всем доме неожиданно начинают пикать разные электрические предметы, и в прихожей загорается свет. Ну, вообще прекрасно. Мои щеки покрываются красными пятнами от стыда, что он сейчас меня увидит при свете. Сжимаю ноги в коленях, закрываю маленький треугольник между ног. Прячу лицо в подушку, готовая заорать в неё. Стук в косяк двери, я поворачиваюсь. Спенсер стоит в одних только клетчатых штанах на бёдрах. Загорелое тело, рельефный пресс на жилистом теле, кому-то он глаз таким образом выколет.

– Глазки закрой, я свет включу, – произносит он.

– У тебя всегда так? Ты то строгий, то добрый? Это несколько личностей в тебе говорят? Кто из них выключил свет во всем доме? – Он ставит стакан молока и тарелку с овсяным печеньем на столик, молча пододвигает меня в более удобное положение и взбивает невозмутимо подушки под моей спиной.

– А ты кого хочешь увидеть? – Подносит к моим губам молоко, второй рукой проверяет лоб и хмурится. – Только не говори мне, что ты сегодня так и вышла в этой тонкой толстовке.

Выпиваю молоко, в горле першит, щеки начинают гореть ещё сильнее, когда он накрывает меня покрывалом. Спенсер достаёт ключи из прикроватного столика, отпускает мои запястья, снова массирует их, пока внимательно смотрит на моё лицо.

– Решил сжалиться? – У меня немного шумит в голове от пережитых чувств, и клонит в сон. – Останешься?

Наверное, я опять спрашиваю лишнее… Я хочу, чтобы он остался, но боюсь выглядеть жалкой, упрашивая его.

– Сейчас принесу лекарства, и нет, я не сплю с женщинами в одной кровати. – Он выходит, я недовольно поворачиваюсь на бок, почему-то хочется плакать. Это так унизительно – услышать отрицательный ответ на свой вопрос. Разве он не должен остаться? Что там делают эти доминанты после сессии? Или я не оправдала его ожиданий?

Он появляется снова, молча выпиваю содержимое и отворачиваюсь на бок. Я не в состоянии идти в душ или упрашивать его меня пожалеть. Это просто секс, он изначально сказал мне, что и как будет. Будем считать, я отработала своё нахождение здесь. Спенсер выключает свет, задерживается некоторое время около моей кровати. Его пальцы прикасаются к моим волосам и нежно гладят, такое знакомое действие. Когда за ним закрывается дверь, я заставляю себя подняться и, все-таки, одеться в пижаму, которая теперь сложена на стуле. Меня слегка шатает, тело ломит то ли от секса, то ли от простуды. Горло неприятно скребёт, отпиваю ещё глоток, оставшийся на дне стакана молока, и ложусь в кровать. Мне жутко зябко и одиноко, повертевшись некоторое время, я ложусь на спину и упираюсь взглядом в потолок.

Я поняла одно, у меня нет страха перед Спенсером, но его тело мне знакомо. Я не боюсь его, тут, скорее, трепет, замирает сердце, ноет под ложечкой или как там говорят. Это как влюблённость в своего профессора…

– Я больная идиотка, которая только что переспала со своим работодателем. – Громко бью себя в лоб ладонью и закрываю глаза. – Это же надо так придумать.

Скидываю одеяло, подтыкаю под своё колено и раскрываюсь. Морозить перестало, теперь мне становится жарко настолько, что я начинаю отключаться. Может, это сон или сумбур в сознании, но я точно чувствую, как прогибается кровать. Как мужчина, который пахнет самым восхитительным образом, укладывает меня к себе на грудь и гладит по голове. Предательское мурчание выдаёт то, что я знаю, что он пришёл. Но даже это не спасает меня от жарких объятий сна.

Мы сидим за обеденным столом, Спенсер глубоко погружен в одну из своих документальных папок. Я же лениво листаю страницы социальных сетей и ем овсяную кашу, которой он меня щедро наградил. Мы не проронили ни слова, после произошедшего вчера ночью, меня это в некотором роде беспокоит, но в то же время обсуждать своё неловкое поведение, и его страсть я боюсь. Он мне ничего не обещал. То, что он лёг рядом со мной была попытка понять насколько я заболела. К счастью, все симптомы испарились вместе с утренним маревом, так же, как и мужчина, лежащий рядом. Насколько это плохо покажет время, а пока надо постараться, чтобы не ляпнуть нечто в моем стиле. Как человек не привыкший, верней не имеющий опыта в отношениях, мне на удивление уютно в его злодейском логове.

– Сколько у тебя было мужчин? – ложка застывает около рта, как и палец над сенсором.