Окольцованные злом - Феликс Разумовский

Между тем короткий осенний день уже подходил к концу, стало быстро темнеть.

— Я, Миш, передохну чуток, а то ребро чего-то мозжит, сил нет. — Притормозив у обочины, Борзый вдруг махнул рукой назад: — Во, во, вот точно такой «КамАЗ» в нас въехал, точно…

Мишаня начал поворачивать голову, и в этот момент Борзый со страшной силой ударил ему основанием кулака прямо в переносицу. Тут же добавил локтем и, захватив за нижнюю челюсть и затылок, одним резким движением сломал «атлант» шейного позвонка.

«Не долго мучилась старушка в бандита опытных руках». Ликвидатор вытащил из кармана сиденья бутылку дешевого коньяка, щедро смочил клопомором Мишанин шарф — так, на всякий случай, мало ли кто поинтересуется, чего тихий такой, — и, придав трупу позу поестественней, начал избавляться от бинтов. Выбросил он их, однако, только километров через пять, в глубокий, заполненный водой кювет, заодно для укрепления сил неторопливо съел «Сникерс» и пописал, чтобы уж до съезда на лесную дорогу не останавливаться. Перед самым поворотом он притормозил, погасил наружные огни и, выбрав момент, когда шоссе на пару минут сделалось пустынным, резко ушел вправо. Некоторое время он двигался в полной темноте, потом включил ближний свет, теперь самое главное не давить резко на газ, чтобы машина по грязи шла все время внатяг.

Наконец Башуров выехал на небольшую полянку, аккуратно развернулся и, замерев, с минуту вслушивался в звуки осеннего леса. Вроде все было спокойно. Ветер зловеще подвывал в верхушках елей, крупные дождевые капли глухо ударяли о покрытую увядшими листьями землю. Киллер внезапно почувствовал раздражение: «Старею, видно, мнительный стал, да в такую погоду здесь не то что людей, волков не сыщешь».

Не мешкая, он раздел труп до трусов, смешал табак с кайенским перцем и, надев сапоги со штормовкой, взвалил жмура на плечи — марш-бросок с отягощением! Изредка подсвечивая дорогу фонариком, Виктор Павлович допер наконец покойника до ямы, с нескрываемым облегчением скинул его в уже плескавшуюся на дне водичку и принялся зарывать. Могилку он укрыл толстым слоем листвы, стараясь, чтобы полусгнившая прошлогодняя оказалась внизу, затем поверху накидал сухостоя и, двигаясь назад, принялся щедро посыпать дорожку отхода адской смесью табака и перца, — как говорится, береженого бог бережет.

Добравшись до машины, Башуров на скорую руку обыскал Мишанину одежду. Вытащил документы, деньги, ключи от квартиры, упаковал шмотки в предусмотрительно захваченную спортивную сумку и, не раздеваясь, как был в сапогах и штормовке, уселся за руль. Интуиция и на этот раз его не подвела. Едва он тронулся, как правое переднее колесо сползло в глубокую, полную воды колею, машина плотно села на брюхо, и около часа ликвидатор занимался поддомкрачиванием, рубкой веток и земляными работами. Наконец человеческий гений победил. Весь мокрый от дождя и пота, Башуров дотащился до шоссе, удачно вырулил и покатил в сторону города.

«Нет тела, нет и дела». Вспомнив старинную ментовскую поговорку, Виктор Павлович объявил себе после Гатчины привал, утопил сапоги и штормовку в кювете, забросил лопату в полную зловонной жижи яму и, сидя в теплом полумраке салона, с наслаждением съел «Баунти». На часах между тем уже было начало восьмого. Вспомнив о чернобровой подруге жизни, киллер внезапно заторопился. «Надо же, точно старею, становлюсь сентиментальным». Он глянул в Мишанином паспорте прописку, крякнул — ни больше ни меньше улица Тракторная — и, включив поворотник, плавно влился в поток машин.

Не доезжая Пулковских высот, ликвидатор ушел налево, на Красное Село, без приключений въехал в город и покатил по проспекту Стачек к славной Нарвской заставе, былому рассаднику революции. Теперь тут, слава богу, было тихо, ни одного трактора на улице Тракторной Башуров не заметил, зато вплотную друг к другу лепились мрачные кирпичные бараки. Припарковавшись возле одного из них, Виктор Павлович криво усмехнулся: дом, милый дом. К подъезду, правда, определение «милый» не подходило. Площадка первого этажа была густо усеяна кляксами свежей блевотины, стену, крашенную еще в эпоху развитого социализма, пересекал углем вопль чьей-то изболевшейся души: «Дай в жопу, Коновалова», а все, что было выше следующего лестничного пролета, окутывала непроницаемая мгла.

Высветив фонариком нужную дверь, Башуров с облегчением заметил, что кнопок звонка всего лишь три, причем напротив одной из них значится Мишанина фамилия. «Мой дом — моя крепость». Виктор Павлович выудил из кармана связку ключей, беззвучно отпер ригельный замок, тугой, давно не смазывавшийся, и потянул за ручку. Он оказался в длинном, загроможденном всякой рухлядью коридоре, вонючем и освещенном крайне тускло сиротливо болтающейся под потолком лампочкой Ильича. Внезапно раздался звук, напомнивший рев Ниагарского водопада. Киллер вздрогнул. Тут же мощно лязгнула задвижка, сбоку отворилась неприметная дверь, и ликвидатор окунулся в плотную атмосферу винно-водочного перегара, папиросного дыма, вони свежевыгаженных фекалий и давно не мытого коммунального санузла.

— Мишка, едрена вошь! Никак менты тебя обрили! — Вывалившийся из сортира полупьяненький абориген смачно заржал и, покачиваясь, направился в конец коридора. — «Я отчалю к северным оленям, в снежный Магадан уедешь ты…»

Дождавшись, пока он исчезнет в своих апартаментах, Виктор Павлович прислушался. За ближайшей дверью громко работал телевизор и раздавался приглушенный женский смех. Значит, его комната следующая.

Экстази — синтетический наркотик класса метамфетаминов. Основной производитель — Голландия, выпускается в виде таблеток весом до 120 миллиграммов, иногда с добавлением кокаина или ЛСД. Существуют разновидности: «птичка», «бабочка», «зайчик», «дабл». У оптовиков распространители берут экстази по 25–30 долларов США, розничная цена — 40–60 долларов. Комитет по контролю за наркотиками при Министерстве здравоохранения РФ внес экстази в список сильнодействующих препаратов. Это означает, что торговец, задержанный при продаже хотя бы одной таблетки, наказывается судом так же, как человек, сбывающий наркотики крупными партиями, — лишением свободы от шести до пятнадцати лет с конфискацией имущества.

Справка

На первый взгляд Мишаня Берсеньев жил скромно, даже слишком. Бугристый обшарпанный диван, стол, сервант шестидесятых годов, полированный трехстворчатый шкаф да засиженный мухами плакат с изображением Аллы Борисовны периода женихания с Кузьминым. Вот, собственно, и вся обстановка. Однако в одном из ящиков серванта Башуров сразу же наткнулся на подключенную сотовую трубку, причем не какую-нибудь там бросовую «нокиа», а на солидный, дорогой «бенефон». В шкафу среди белья был спрятан навороченный моноблок «Сони», а в маленькой шкатулке на книжной полке обнаружился золотой перевес с крестом размеров просто неприличных.

Создавалось впечатление, что деньжата у Берсеньева водились, но наличие их он всячески скрывал. Башуров задумчиво покачал головой: да ты, Мишаня, видно, темная лошадка. Конечно, следовало бы устроить генеральный шмон, разнюхать, чем дышал покойный, но, вспомнив о Кате, печальной, одинокой и томящейся, Виктор Павлович махнул рукой, — успеется. Вздохнув, он совсем уж было собрался на выход, как вдруг в серванте проснулся «бенефон».