Оборотни в погонах - Сергей Алов

Те в ответ лишь пожали плечами. Сыщик вошел в кабинет. Увидев его, следователь обрадовался. По всему, было видно — ждал с нетерпением.

— Проходите, — сказал он. — Мы вас давно ждем.

— Кто это мы?

Только теперь Крюков заметил притаившегося на стуле в углу кабинета бизнесмена Смоторчука. Уж не его ли привели сюда под конвоем, который сейчас околачивался в коридоре?

— Да вот, я и товарищ Смоторчук. Он тут на вас, гражданин Крюков, заявление принес. Вы занимались вымогательством и злоупотребляли должностными полномочиями. Оборотень вы.

— Тогда уж старший оборотень, — поправил его Крюков с полнейшим самообладанием.

Ничто не ново под луною, сколько подобных обвинений ему пришлось выслушать в своей богатой событиями жизни? Бог весть! И что?

И ничего! Правда, этот Кибальчич ведет себя, как прокуратор Иудеи. Интересно, что у него там в загашнике?

Глава четвертая

Хата

Крюков придвинул ногой стул и сел с видом оскорбленной невинности. Вернее, презумпции невиновности.

— А теперь, если можно, поподробнее. И учтите, практика доказывает, что ко мне грязь не пристает…

Следователь Кибальчич прошелся взад-вперед по кабинету. Выглядел он странно: мрачно и интригующе одновременно. Словно эстрадный фокусник-иллюзионист, выступающий на торжественном концерте, посвященном похоронам генерального секретаря партии.

— В общем-то, сначала вас хотели обвинить в получении взятки, но тут с доказательной базой слабовато, судебной перспективы я не вижу. Так что основная статья — злоупотребление должностными полномочиями — двести восемьдесят пятая, часть третья. Чисто бандитская.

— Даже так? Часть третья? А четвертой там не было? — осведомился Крюков.

Кибальчич его иронии не принял и стал еще суровее прежнего… С таким видом Иван Грозный говорил своим боярам: «А посему во всем ваша разумеется собачья измена!».

— Да, часть третья — злоупотребление должностными полномочиями, — произнес следак тоном государственного обвинителя. — Деяния, повлекшие тяжкие последствия. Карается сроком заключения до десяти лет.

— И какие же это последствия, нельзя ли узнать? — Крюков положил ногу на ногу и принялся внимательно разглядывать носок кроссовки, как будто это занятие было гораздо интереснее того, что мог ему предложить следователь прокуратуры.

— Узнаете в свое время, когда вам будет официально предъявлено обвинение, — сказал, как отрубил, Кибальчич. — Но это еще не все. Кроме того, вы обвиняетесь в вымогательстве по статье сто шестьдесят третьей, части третьей, пункт «б» — в крупном размере. Это — от семи до пятнадцати лет.

— Теперь, надеюсь все? — пренебрежительно ухмыльнулся сыщик.

— Не дождетесь! — Кибальчич сделал каменное лицо и стал похож на высеченную из гранита статую Фемиды. — Добавьте сюда нарушение неприкосновенности жилища с использованием служебного положения — статья его тридцать девятая.

— До трех лет, — подсказал Крюков услужливо.

— И, наконец, нападение на речное транспортное средство в целях завладения чужим имуществом с применением оружия — статья двести двадцать седьмая часть вторая. Пиратство!

Тут Крюков возмутился. Нет, это ни в какие ворота не лезет! Лавры Степана Разина ему предлагают примерить! Может, и персидскую принцессу тоже он утопил?

— Смоторчук, скотина, что ты несешь? — возмущенно крикнул оскорбленный до глубины души, нет, даже глубже, до самой печенки, капитан. — Каким таким речным средством я у тебя завладел?

Вместо него ответил, расплывшись в садистской улыбке, сам Кибальчич.

— Он здесь не при чем. Это обвинение — мой вам подарок. Пойдет «парашютом». Забыли, как участвовали в реалити-шоу «За зеркалом» в городе Приокске? Лодку в яхтклубе угоняли? Угоняли! Не отпирайтесь. Так что даже если вам удастся надавить на господина Смоторчука и заставить его отказаться от выдвинутых против вас обвинений, этот жернов на шее останется и утянет вас на дно. Пиратство — это не шутка. От восьми до двенадцати! Так что я выписал постановление о взятии вас под стражу. Сдайте оружие и распишитесь. Конвой уже ждет.

Крюков двумя пальцами достал пистолет из-под мышки, положил на стол, потом с тем же брезгливым видом извлек удостоверение. Бизнесмен Смоторчук чувствовал себя крайне неловко. Когда Крюкова уводили, он успел тихо, чтобы не слышал следователь, проговорить.

— Ты не думай, я это не по злобе. Тут ведь ничего личного, давай останемся друзьями. Смоторчук добро помнит. Ты же меня от налоговой тогда отмазал! За это я тебе передачи носить буду. И посылки буду отправлять.

— Не стоит, — улыбнулся ему в ответ сыщик. — Они тебе еще самому пригодятся…

Далее пошло все как обычно. Крюкову и раньше доводилось видеть дверь тюремной камеры не только снаружи. Сыщика сразу направили в КПЗ, по-нынешнему — в ИВС. Кибальчич очень боялся, что в отделении милиции найдутся сочувствующие Крюкову сообщники, которые помогут ему бежать… Опасения совершенно напрасные, ибо для большинства сотрудников правоохранительных органов нет большего наслаждения, чем с хрустом обглодать косточки сбившегося с пути коллеги.

В суете у сыщика забыли отобрать мобильник, и он сразу же позвонил своему старому товарищу, адвокату Коле Велищеву по прозвищу Винищев. Если бы в Москве была улица, где жили одни адвокаты, а на их домах имелись бы надписи типа: «Лучший адвокат на российском телевидении», «Лучший адвокат Москвы и Московской области», «Победитель конкурса на самого умного адвоката» и т. д., на Колином доме висела бы табличка «Лучший адвокат на этой улице».

Но Коля оказался далеко. В настоящее время он вырывал из крепких объятий сибирской Фемиды очередного олигарха уездного масштаба. Тамошней прокуратуре срочно понадобилось закрыть серию изнасилований малолеток и заодно прибрать к рукам принадлежавший обвиняемому заводик по производству титана. Но Коля пообещал сыщику, что, как только вернется, сразу же займется его делом.

Крюков оказался единственным постояльцем двухместной камеры. Все как у людей — сырые стены, вода в кран и унитаз подается только по просьбам трудящихся. Просьбы рассматриваются в трехмесячный срок.

Крюков брезгливо сбросил на пол вонючий матрас и такую же прогнившую подушку и улегся на шконку. В дверь тут же забарабанили.

— Встать, не положено лежать в дневное время!

Крюков дождался, пока ретивый вертухай войдет в камеру Поигрывая дубинкой, тот приблизился к шконке.

— Ну, ты что, тупой, не понял?

Крюков посмотрел на него отстранено и с безразличием.

— Слышь, сержант, не хами. Ты разговариваешь с капитаном управления спецслужбы министерства. Представь себе на секунду, что меня не осудят или выпустят под подписку. Ведь мне тебя тогда даже искать не придется. Сам прибежишь. Тебе это надо?

Сержант немного поругался себе под нос и с оттяжкой врезал по стене дубинкой. Посыпалась отсыревшая штукатурка.

— Ладно, лежи, капитан. Только если шум за дверью услышишь, вставай по быстрому, а то и мне и тебе влетит. — И вышел из камеры.

Хороший, в сущности,