Парижские сестры - Фиона Валпи

Я продолжаю читать и узнаю, что Жанна Ланвен разработала этот логотип, чтобы подчеркнуть близкие отношения с ее единственным ребенком, дочерью по имени Маргарита. И именно Маргарита выбрала название для знаменитого цветочного аромата с древесными оттенками, созданного ее матерью: Arpège. Она именовала этот запах «арпеджио ароматов», где каждая нота в гармонии следовала за предыдущей.

Кажется, что зал вокруг меня внезапно наполняется звуками игры на фортепиано, и я вновь возвращаюсь в детство.

Должно быть, воспоминание о том аромате и пальцах моей матери, изящно скользящих по клавишам ее пианино, заставляет меня вспомнить еще одну фотографию, которую я обнаружила в оставленной для меня мамой коробке. На той фотографии она смотрела на меня, а ее лицо было озарено светом, как на картине «Мадонна с Младенцем».

Стоя в одиночестве посреди выставочного зала, окруженная творениями Жанны Ланвен, я в какой-то момент испытываю подлинное счастье при воспоминаниях о том, каково быть исполненной радости, наполняющей меня где-то глубоко внутри. Когда это чувство исчезает, после него остается знание: я, в конце концов, не одинока. Словно на том логотипе изображены не только Жанна и Маргарита, но и все матери и дети: вот они, мама и я, держимся за руки полные любви, и мы готовы пуститься в танец, который отныне и будет нашей жизнью.

Слова той женщины отозвались эхом в моих мыслях: «Я думаю, что это своего рода бессмертие». И меня осеняет: возможно, существует далеко не один способ сохранить кого-то в своем сердце.

После бомбардировки завода «Рено» в Булонь-Бийанкуре война еще сильнее упрочила свои позиции в Париже. Звуки городских улиц теперь постоянно перекликались со звуками марширующих войск и грохотом военной техники, и ежедневно продолжали расползаться слухи о том, что граждан-евреев сгоняют в лагеря в Дранси и Компьене.

Однажды вечером Мирей вернулась на Рю Кардинале, где обнаружила, что велосипед, который она одолжила у соседа в ночь бомбардировки, стоит прислоненным к ее двери. К его рулю оказалась привязана записка, и, пока она ее читала, у нее в горле комом вставали рыдания.

Для мадемуазель с темными глазами. Я должен покинуть это место, поэтому прошу: оставьте мой велосипед себе. Вам он пригодится, а мне, там, куда я направляюсь, он уже не нужен. С наилучшими пожеланиями, ваш сосед Анри Таубман.

Вспоминая желтую звезду на его пальто, она страстно пожелала: пусть ему удастся сбежать, лишь бы не отправляться в один из тех лагерей в пригороде.

Беспокойство распространялось по городу из квартала в квартал и однажды переросло в демонстрацию, когда коммунистки с улицы Дагерр вышли на улицы в знак протеста из-за острой нехватки продовольствия: еды не было нигде, исключая склады для снабжения солдат на немецком фронте. Звучали выстрелы, производились аресты, и, как слышала по тайному сообщению Мирей, зачинщиков отправляли все в те же лагеря. Никто не возвращался. Посреди всего этого девушкам, лежавшим в своих кроватях, часто слышались глухие удары и гром взрывов, когда союзники в очередной раз затевали бомбежку. А немцы еще интенсивнее, чем когда-либо, укрепляли дорожные блокпосты, ставили барьеры на тех станциях метро, которые пока оставались открытыми, производили аресты и расстрелы, лишь бы удержать под контролем местное население.

Задания, которые Мирей выполняла для подпольной организации, становились все более опасными, но в то же время и более важными. Однажды, зайдя к красильщику, чтобы забрать несколько кусков шелка, она получила от него маленький пакетик для Вивьен, завернутый в коричневую бумагу, а затем инструкции для самой себя на этот вечер. Она должна была встретиться с неким мужчиной в северной части города и сопроводить его до дома Арно в Марэ, избегая основных станций метро, которые часто патрулировались немцами.

Так и получилось, она села за столик в кафе на покатой мощеной улице Монмартра и потягивала из чашки эрзац-кофе, ожидая, когда появится ее очередной протеже. Мирей ожидала, что им окажется одетый в лохмотья беженец или какой-нибудь иностранец, не знавший языка, так что она изрядно удивилась, когда в кресло напротив скользнул молодой француз. Он вытащил из кармана носовой платок, расцвеченный синим и белым – это был условный знак, – и высморкался; затем спросил, в порядке ли «кузина Козетт», используя пароль, который она должна была опознать.

– Сейчас у нее с ногой гораздо лучше, спасибо, что поинтересовались, – ответила она нужным образом, как сообщил ей красильщик. Девушка выпила остатки кофе, поморщившись от вкуса горькой настойки жареного цикория и корней одуванчика, затем поднялась на ноги, и молодой человек последовал за ней на улицу.

Когда они спустились с холма, она сунула ему фальшивые документы, полученные ранее, и он спрятал их в карман, даже не взглянув на них. Она отвела его на станцию метро Аббес, где они стояли на полупустынной платформе в ожидании поезда. Спрятавшись в подземку, под прикрытием шума железной дороги, Мирей почувствовала, что может общаться со своим подопечным чуть более свободно, если они будут сдерживать голоса. Гул отдаленных поездов, звук капающей воды и шаги других пассажиров, эхом отражавшиеся от стен туннеля, заглушали их разговор.

В глубине его глаз, которые были почти такими же темными, как ее собственные, светилась решимость, а его мощный подбородок, подчеркнутый дневной щетиной, говорил о железной воле. Жизненная сила сквозила даже в его черных волосах, свисавших на лоб, не говоря уже об уверенной походке и живом интересе, с которым он наблюдал за ее лицом, пока она говорила. Они не обменялись именами – слишком хорошо они знали, какими опасностями это может быть чревато – но она поняла, что он с далекого юга: его акцент выдавал уроженца Прованса или Лангедока. Он сказал ей, что вырос близ Монпелье, старший среди множества сестер и братьев, и был мобилизован в 1939 году. Он стал одним из немногих счастливчиков во французской армии, которых эвакуировали из Дюнкерка. Позднее, уже находясь в Англии, он присоединился к Свободным французским силам, продолжая борьбу под командованием генерала де Голля.

Мирей кивнула. Она слышала от красильщика, что опальный генерал иногда передавал сообщения из Англии, собирая оставшиеся войска и пытаясь поднять боевой дух людей, которых ему пришлось оставить.

– Я десантировался на парашюте на прошлой неделе. Сбросил по пути несколько подарков для ребят с родины. – Говоря это, он ухмыльнулся, поэтому Мирей предположила, что «подарками», скорее всего, были беспроводные рации, а может быть, оружие или распоряжения, касающиеся военных операций; однако она не стала этого уточнять.

– Правда, по пути пришлось подзадержаться. Оказалось, что боши разбили в городе лагерь, так что мы не могли рисковать, возвращая самолет обратно. Прыгнуть с парашютом во Франции – дело нехитрое, а вот вернуться назад – совсем другая история. Вот так случай и свел меня с тобой. Мне обещали, что уже через несколько дней я буду наслаждаться отдыхом в Пиренеях. Но при этом предупредили, что потребуется опытный человек, который проведет меня через Париж. Однако я не ожидал, что это будет кто-то столь же прекрасный, как ты.