Любовь за деньги и без - Олег Рой

— Нет, — я ухмыльнулась. — Ключ от фамильного сейфа находится в руках очень сурового папаши.

— Понятно… — кивнул Пахомыч. — А папаша большая шишка?

— Не то слово.

— А предок в курсе брачных планов твоего женишка? — продолжал расспрашивать он.

— Понятия не имею, — честно ответила я. — Надеюсь, что нет. Но не уверена.

— Дела… — Пахомыч задумался на несколько минут, а потом нахмурился и заговорил, взвешивая каждое слово: — Не обижайся, пожалуйста, Никушка, но дела у тебя не так чтоб очень. Рискуешь сильно. Если Васин папахен на тебя наедет — обращайся ко мне. Помогу, чем смогу.

Я уже открыла рот, собираясь гордо заявить, что волноваться не из-за чего, поскольку мы с Васей эту проблему благополучно разрешили. Но так и застыла каменной гостьей, с безумным запозданием сообразив: то, что очевидно для нас с Сычиком, вовсе не является таковым для Студнева-пера. Даже если сынуля перестал каждую ночь проводить у дверей квартиры мерзкой шлюхи, это вовсе не означает, что он ее напрочь забыл. В подобных обстоятельствах все равно лучше избавиться от источника беспокойства раз и навсегда… Проще говоря, последнее время я, невероятно гордая своим умом и сообразительностью, на самом-то деле ходила по краю пропасти. Но осознала это только сейчас благодаря Пахомычу.

И что же мне делать? Помощи от родной конторы ждать не стоило. Не настолько я важная птица, чтобы ради меня ссориться с таким влиятельным человеком, как старший Студнев. В случае обострения ситуации начальство наверняка предпочтет получить от заказчика моего убийства хорошие отступные и навсегда забудет о досадном инциденте. Контора, где я подвизаюсь с четырнадцати лет, не отличается злопамятством, но и цитаделью гуманизма ее не назовешь…

Меня снова затрясло — в который уже раз за этот проклятый вечер.

Пахомыч смотрел на меня внимательно, дружелюбно и с явным любопытством.

Выйдя наконец из ступора, я прохрипела:

— Спасибо! Но имей в виду: Васин папахен — депутат Анатолий Студнев. Тот самый. Не однофамилец. Боюсь, он тебе не по зубам.

— М-дя, — мой клиент помрачнел, — совсем невесело. Но и я не пальцем деланный, так что обращайся без стеснения, если припечет. Помогу, чем смогу.

— Если совсем припечет — обращусь, — кивнула я.

— Знаешь, что я тебе скажу? — вдруг спросил Пахомыч настолько серьезно, что мне стало очень и очень не по себе. — Похоже, ты пока этого еще не просекла, но несчастье с женишком тебе на руку. Очень на руку!

— То есть как? — я действительно этого не поняла.

— А так, — пояснил клиент. — С Толиком Студневым, отцом твоего кавалера, я лично не знаком, но кое-что о нем слышал. Это очень — очень! — жесткий мужик. Если надо, сожрет всех, кто ему мешает, прожует, выплюнет кости и напрочь забудет о случившемся. И если знает, что его сын за тобой увивается и жениться хочет, то дела твои плохи. Сама понимаешь: такая невестка депутату и бизнесмену ни к чему. Выбить из сына любовь непросто. Значит, нужно решить проблему иначе…

— А это просто, — подхватила я. — Нет человека — нет проблемы.

— Значит, все-таки усекла? — Пахомыч взглянул на меня со смесью удивления и одобрения. — Что ж, соображаешь…

— Но что же мне делать? — спросила я. Странно, но я не чувствовала в ту минуту ни страха, ни отчаяния. Только какое-то отупение. И отстраненность — будто то, о чем мы говорили, не имело ко мне никакого отношения.

— Благодарить Бога за то, что случилось с твоим кадром, — цинично отвечал он, отчего меня слегка передернуло. — Теперь Толику стало не до тебя. И даже наоборот. Если парень очнется и узнает, что тебя больше нет, — это его добить может, понимаешь? Так что, пока он в больничке, Толян с тебя пылинки сдувать станет.

— Господи! — вздохнула я. — Ну почему все так гадостно устроено? Я очень хочу жить — но, видит Бог, не ценой жизни и здоровья других людей! Я — товар отработанный, а у Васеньки вся жизнь впереди. Говорю как на духу — уж лучше бы я, чем он…

К горлу снова подступил комок.

— Это неправильный подход, — осудил Пахомыч. — Во-первых, не спеши хоронить своего Васеньку…

— Ни в коем случае! — заверила я. — Пусть проживет сто лет. Здоровый, крепкий и сильный. Пусть найдет хорошую девушку, женится на ней, пусть у них родятся десять здоровых и счастливых детей…

— Во-вторых, — продолжил Пахомыч строго, — если Васенька настолько сильно тебя любит, что хочет жениться…

— Не меня он любит, а мой образ в своей голове, — устало поправила я. — Но любит его сильно, да.

— Так вот, если парень сильно любит, то он так просто от тебя не отступится, — предупредил мой клиент. — А это значит, что твои проблемы с депутатом Толяном не решились, а только на время отложены. И пока Васеньку латают в Склифе, тебе надо в темпе вальса решить, что делать дальше. Может, быстренько выскочить замуж за другого, если это поможет. Но лучше смотаться как минимум из Москвы, а то и из России. Куда-нибудь подальше…

Я вроде бы и слушала Пахомыча, и даже соглашалась с ним, но думала совсем о другом. Сперва мне казалось, что произошедшее с Васей — просто несчастный случай на почве раздолбайства. Ведь Сычик — обыкновенный новорусский мажор, считающий себя хозяином вселенной. Гонял по городу пьяным на безумной скорости, поскольку не умеет просчитывать последствия своих поступков, за что и поплатился. Но вдруг вспомнилась последняя фраза Васеньки: «Я очень тебя люблю, Ника! Больше жиз…» И подумалось: что, если это было сказано не просто ради красного словца? В последние месяцы я считала себя в безопасности, поскольку не встречалась ни с кем из Студневых, а вот Васенька видел отца каждый день и вполне мог что-то узнать, услышать — или просто почувствовать вещим сердцем влюбленного. При этом хоть как-то повлиять на ситуацию бедняга Сычик был не в состоянии. Даже угроза уйти из дома не подействовала бы на старшего Студнева, наоборот, укрепила бы его стремление поскорее устранить источник неприятностей, то есть меня. Так что несчастный влюбленный Васенька вполне мог прийти к выводу, что способен защитить любимую лишь одним-единственным способом — уйти из жизни самому, чтобы вывести из-под удара меня…

Говорить о своих догадках Пахомычу я не стала. Просто подошла к столику, взяла стакан и выпила. Коньяка там действительно было немного, но мне хватило.

Увидеть московские и подмосковные дороги абсолютно пустыми мы, наверное, сможем, лишь если случится зомби-апокалипсис или ядерная война. Так что, по-моему, лучше принимать пробки как неизбежное зло, расслабляться и получать от них удовольствие. Не стал исключением и этот страшный вечер. От дачи Пахомыча до Склифа мы ехали час с небольшим.

Я понимала, что нужно воспользоваться шансом и поспать: позже времени для этого может и не найтись. Но сна не было ни в одном глазу. Я думала о поступке Сычика и никак не хотела с ним смириться. Глупо, правда? Парень уже все решил и сделал, принес себя в жертву и находился между жизнью и смертью, а я стояла на обочине прошлого и все еще орала: «Не смей!» Идиотизм высшей пробы, но так уж устроены люди. Они обожают перекраивать прошлое — точнее, пытаться, поскольку в реальности это неосуществимо. Можно сколько угодно возмущаться, но минувшее не изменишь. Не потому ли мы так любим данное занятие, что точно знаем: как бы громко ни верещали, все равно не повлияем даже на самую ничтожную малость? А вот настоящее и тем более будущее изменить вполне реально, однако этого мы не делаем, даже когда в силах…