Русская наследница - Алина Знаменская

Тут Катя распахнула глаза, открыла было рот, но Шатров не дал ей сказать.

— А то, что наследство тебе в Америке обломилось, так это не моя вина. А если у тебя крыша на этой почве поехала, то лечиться надо. И мой тебе совет, — продолжал он, — никогда больше не хватайся за оружие. Убьешь кого-нибудь ненароком, век каяться будешь.

— Вы меня под суд отдадите? — поинтересовалась Катя.

— Да иди ты… под суд… Возиться с тобой! Иди откуда пришла. И не попадайся мне на глаза. Но фокусы эти бросай! Второго такого добренького, как я, тебе не попадется, это я тебе гарантирую.

Катя встала и пошла к выходу. Она прошла через белые, обезличенные евроремонтом помещения офиса, вышла на снег и остановилась. Куда идти? Зачем? Что дальше?

Побрела напрямик, через тротуар, в сторону сквера. Он был занесен снегом и по этой причине совершенно безлюден. Здесь, в молчаливом окружении деревьев, Катя почувствовала, как на нее наваливается усталость. Ноги подкашивались. Она безвольно опустилась в сугроб. Снег был мягкий, глубокий. Она где-то читала, что если уснуть в снегу, то смерть подкрадется совсем незаметно. И больно не будет. Она втянула голову в воротник дубленки и подтянула к животу колени. Здесь, в сугробе, было как в глубоком кресле. Если бы не мешали мысли, а сразу уснуть и замерзнуть… Какое все-таки страшное слово: сугроб, Су-гроб.

— А ну-ка вылазь!

Катя открыла глаза и увидела перед собой две ноги в коричневых брючинах. Ботинки хозяина брюк напрочь утонули в снегу. И все-таки она сразу поняла — кто перед ней.

— Что вам от меня нужно? — пробормотала она, глядя на эти отутюженные брючины.

— Поднимайся! — приказали ей, и теперь Катя увидела широкую мужскую ладонь, протянутую ей. Руку помощи.

— Да пошел ты! — сказала она и отвернулась. Тут же почувствовала, как две руки тряхнули ее за плечи и попытались приподнять. Ну, это уж слишком! — Отстаньте от меня! — взвизгнула она, чувствуя, как слезы брызнули из глаз.

Она ногтями вцепилась в левую руку спасителя:

— Я кричать буду! Я милицию позову! А-а!

— Придурочная! — констатировал Катин враг, сгребая ее в охапку и пытаясь поднять со снега. — Заболеешь ведь, дура! Молодая еще!

— Ненавижу! — не унималась Катя, яростно отбиваясь, пиная мужчину ногами, царапаясь ногтями. — Не имеете права! Думаете, вам все можно? Казнить и миловать! Сильные! Богатые! Сытые! Ненавижу вас всех!

— Ну-ну, тихо, — приговаривал Шатров, таща брыкающуюся женщину к машине. — Не ори. Люди кругом.

— Люди, говоришь? — закричала Катя. — А ты хоть знаешь, как они, эти люди, живут? Что едят? О чем думают? Тебя ведь, кроме твоих вонючих денег, ничего не волнует!

Шатрову хотя и с трудом, но все-таки удалось впихнуть ее в салон на заднее сиденье, но она упорно продолжала махать руками, грозя побить стекла. Ему ничего не оставалось делать, кроме как крепко ее стиснуть и прижать к себе, пережидая истерику. Он предполагал, что настолько бурный взрыв эмоций долго не продлится — скоро иссякнет, надо только дать волю слезам.

Однако в хрупкой на вид девушке пряталась нешуточная сила. Катя двигала локтями, кулаками, что-то кричала обидное, но едва оказалась прижатой лицом к серому шерстяному джемперу, от которого пахнуло на нее живой теплой силой, почувствовала спазм в горле и стала захлебываться слезами. Силы покинули ее, и, поняв это, мужчина ослабил хватку. Девушка обмякла, уронила свои кулаки, и они оказались у Шатрова под мышками. Катя ревела громко, подвывая и всхлипывая, уткнувшись в шерстяную грудь ненавистного бизнесмена, а тот гладил девушку по волосам (шапка в борьбе слетела) и говорил одну и ту же фразу: «Все будет хорошо, все пройдет, вот увидишь».

Когда истерика иссякла, Катя отодвинулась от Шатрова и принялась искать платок.

— Извините меня. Я, пожалуй, пойду.

Шатров достал из кармана платок и протянул девушке.

— Не стоит вам сейчас оставаться одной.

— Не бойтесь, в сугроб я уже не вернусь. Вдохновение кончилось. Если не трудно, подбросьте меня до автовокзала. Я поеду домой.

— Сегодня я вас никуда не отпущу, это вы как хотите, — объявил он, когда они уже ехали по центральной улице города. — В конце концов, вы продержали меня в плену почти сутки, теперь моя очередь.

Сил на сопротивление у Кати не осталось. Пусть делает что хочет. Ей все равно.

Он привез ее к новой кирпичной девятиэтажке. Широкий подъезд, чистые лестничные площадки. Домофон. Поднялись в лифте на пятый этаж. Шатров открыл дверь, и Катя очутилась в огромной прихожей. Хозяин взял у нее дубленку и куда-то унес.

Катя вошла в просторную светлую гостиную и сразу упала в мягкое ворсистое кресло. Она безучастно слушала, как Шатров чем-то звякает на кухне, и без любопытства окидывала взглядом комнату — мягкая мебель, пальма в большой кадке, несколько картин на стене. Комната производила впечатление необжитой.

— Вот, выпейте. — Шатров возник на пороге совершенно бесшумно. В руках он держал поднос с бутылкой коньяка и рюмками, а также блюдце с нарезанными дольками лимона.

Катя безропотно приняла коньяк и выпила рюмку до дна. От лимона отказалась — спиртное она обычно запивала газировкой. Или компотом. Шатров поставил поднос прямо на ковер.

— А теперь рассказывайте, — сказал он и устроился напротив Кати на полу. Она почувствовала, как тепло растекается по телу.

Сидящий на полу лобастый бизнесмен показался ей не таким уж невыносимым, как час назад. Что-то в нем, безусловно, изменилось.

И Катя, сама не зная зачем, стала ему все рассказывать.

И про свою чумную любовь к Витьке Пашкину. И про сестру Дашу. И про любимого отца, инженера-химика, который всю жизнь проработал на оборонном заводе, а когда после перепрофилирования этого завода было решено химические отходы захоронить здесь же, поблизости, не выдержал и запил. И пьет до сих пор. А на химическом кладбище пацаны устроили футбольное поле. Только птицы это место облетают стороной. И про Юнина Катя рассказала, про его непонятную любовь к ней. И про то, как родила ребенка и никому об этом не сказала. Даже сестре. И про то, как первый раз увидела своего мальчика и как узнала про его болезнь. И как ходила по фирмам и просила денег. Про все. Потом Катя словно провалилась куда-то. Последнее, что она запомнила из того дня, это мягкое невесомое одеяло возле лица, появившееся непонятно откуда. И мужская рука, поправляющая это одеяло.

Проснулась, когда на улице было уже светло. Гостиную заливал ровный белый свет. Катя несколько мгновений соображала, где, собственно, находится. Когда все вспомнила — освободилась от мягкого пухового одеяла и огляделась. Никаких признаков присутствия хозяина. В квартире царила тишина. Первое, что попалось в поле ее зрения, это сумка, которую накануне Шатров отобрал у нее возле банка.