Большой куш - Владимир Лорченков

– Ни в коем случае не смеяться, – предупредила меня Лена. – Это вызывает желание начать сопротивление.

– Да, босс, – шутливо рапортовал я. Она действительно Мозг.

– Вы действительно Мозг, – устало говорит директор.

Мы сидим вокруг стола распаренные и уставшие. Случившееся нас, как ни странно, сблизило. Всех троих. У нас с директором закатаны рукава. Лена выглядит чуть утомленной, но на лице у нее ни капельки пота. Ни бисеринки. Мраморная женщина.

– Спасибо за комплимент, – говорит она бывшему директору.

– Это все? – спрашивает он. – Я могу остаться здесь до утра? Мне нужно уничтожить кое-какие бумаги.

– Фотографии на память? – понимающе кивает она. – Разумеется. Вообще, делать их не стоило.

– Я знаю, – кается он, – но ведь рано или поздно начинаешь верить, что не попадешься.

– Вы и не попались, – мягко парирует Лена.

Встает, берет меня под руку и говорит ему перед тем, как выйти:

– Вы свободны.

Ночую я у матери, которая ушла в ночную и попросила меня присмотреть за квартирой. Так даже лучше. Ощущение успеха распирало меня. Утром я включил телевизор и пошел бриться.

– …тоги самой престижной литературной премии «Великая книга», – говорит диктор, и я начинаю мылить лицо. – Всего на соискание премии было выдвинуто сто сорок четыре тысячи работ, среди которых наибольшее число представлено авторами из России и ближнего зарубежья.

– Сто сорок тысяч! – говорю я. – Мать вашу.

– …выдвигали как издательства, так и сами авторы. А некоторые из них даже не знали, что стали участниками конкурса, потому что работы молодых и талантливых писателей даже тайком от них присылали их добрые друз…

– Сборище кретинов, – говорю я. – Все у них там куплено. Впрочем, мне какое дело?

– …дна из таких работ и стала победителем конкурса! Литературный мир уже окрестил случившееся «сенсацией». Главный приз – десять миллионов рублей, получит автор из так называемого ближнего зарубежья, что символично. Особенно сейчас, в год русского языка, объявленного президентом Ме…

– Повезло какому-нибудь чурке, – говорю я и начинаю брить левую сторону, потому что в первую очередь правая, ее – трудней.

В комнате очень много солнечного света. Я широко распахнул окна, и моя 38-я улица наваливается на меня, как реальность после долгого тяжелого сна. Я чувствую себя проснувшимся. Впервые за десять лет. Вот что значит деньги. Деньги – соль мира. И поцелуйте меня в задницу все, кто считает иначе!

– …автор как раз из тех, кто не слал свою рукопись сам, а стал «жертвой» друзей, поверивших в их талант. Это писатель из Молдавии, который…

– Что? – спрашиваю я себя.

– …сал замечательную книгу, уже оцененную критиками и читающей общественностью как Манифест Поколения. Это первый литературный опыт автора, который работает на детских аттракционах…

– А? – говорю я себе.

– …дет издана тиражом триста тысяч экземпляров, – бубнит диктор.

– Э? – говорю я.

– …уже сравнивают с Костером и Эллинджером, с «Гнездом кукушки» и «Заводным апельсином», – бубнит диктор.

– О Боже!!! – говорю я.

– …лько наивности, простоты, и силы, – бубнит во время перебивки какой-то хер в очках «шестидесятников».

– О нет, – говорю я.

– …автор, как Илья Муромец, ждал своего часа до тридцати лет, и наконец… – бубнит какая-то тетка в серой юбке и свитерочке десятилетней давности.

– О, да! – говорю я.

Бегу к телефону.

– Лена, Лена, – кричу я, – ты…

– Конечно знаю, – говорит она. – Поздравляю.

– Да, но ка…

– Я вынула листки из корзины, разгладила утюгом и послала на конкурс, – говорит она.

– Десять лимонов! – кричу я.

– И целый парк аттракционов, – напоминает она.

– Ты мой талисман, – говорю я.

– Смотри, – говорит она. – Пропаду, перестанет везти.

– Не пропадай, – говорю я.

– Да ладно, не бойся. Талисман – это навсегда. Даже если его рядом не будет.

– Слушай, но ты же говорила, что…

– …сценарий никуда не годится? – спрашивает она. – Да, конечно. Для сценария детского шоу это и не годится, разве нет? Но ведь что для книги это плохо, я никогда не говорила.

– О, – говорю я. – У меня голова кругом.

– Сейчас закружится еще сильнее, – говорит она.

– Что еще? – спрашиваю я.

Лена, помолчав, сообщает:

– Наш директор повесился.

Здравствуй, сынок. я бы хотел, чтобы ты разрешил мне себя так называть. ведь сын – это ведь не обязательно то, что ты там накапал в кого-то. сын – это мальчик, которого рожает твоя любимая женщина, неважно от кого. поэтому моим сыном должен был стать ты. поэтому ты и есть мой сын.

но мой сын не оправдал моих надежд. как, наверное, и я – его.

ничего, что я буду писать без заглавных букв? знаешь, мне не очень хочется это делать по одной очень простой причине. я не хочу, чтобы ты обращал внимание на какую-то одну фразу, на ее начало. здесь, в этом письме, важно все. это как таблички шумеров в одном музее Стамбула. все покрыты однообразными на вид клиньями. хочешь знать, что там, – будь добр, читай внимательно все. по рукам? послушай меня внимательно хотя бы раз в жизни. я хочу этого, очень хочу.

итак, в некотором смысле ты мой сын, а я твой отец, и у меня едва не случился роман с твоей матерью, и это вполне могло бы стать сюжетом дешевой мелодрамы, которую бы ты, возможно, сумел написать, будь в тебе хоть капля таланта. возможно, она в тебе и была, сынок. но талант – это природная способность, которая со временем от бездействия разрушается. поэтому я не верю в то, что ты сможешь написать что-то стоящее. ты слишком долго бездействовал. сказки про Илью Муромца и прочую муру сочинили лентяи. ты или пускаешь талант в дело, и он – идеально работающий механизм. или хоронишь его в куче опавших листьев за павильоном машин, вместе с обосранными штанами Снуппи-Дога.

в принципе, все это я должен был передавать тебе медленно, в течение всего твоего взросления. чтобы ты не спеша усваивал эти важные вещи и понятия. цена таланту. стоимость любви. скидка на смерть. распродажа жизни. в силу причин, не зависящих от тебя, но зависящих от меня и твоей матери, мы с тобой были лишены такой возможности. поэтому я впихну все это сейчас в тебя в кратчайшие сроки. до тех пор, как ты дочитаешь до конца письмо, ты узнаешь о жизни все, что должен знать мужчина твоего возраста. а уж как ты этим распорядишься – блеванешь этим из-за того, что плохо усвоил из-за темпа, или усвоишь навсегда – твое дело.