Белый конь на принце - Дарья Донцова

– Ошибаетесь, – возразила кассирша, – их непродают!

– Хорош трепаться, – возмутился мужчина изочереди, – давай бей чеки, работай, а то завела: «Голубое эхо любви»!Тьфу, кругом одни пидарасы.

Я пошла к машине.

Каюсь, я не способна запомнить мелодию и путаюсь в цифрах,но запах! Нюх у меня как у ищейки, натасканной на наркотики. Готова поспоритьна что угодно, на днях я уже нюхала этот необычный аромат, в нем мелькают нотыклубники, перца и свежего огурца, сдобренного шоколадом. Ужасное сочетание, нооно привлекает внимание своей варварской композицией. Внутренний голосотчего-то нашептывает мне: «Дашенька, попытайся вспомнить, где ты ощутилавонючее амбре, это очень важно».

Я привыкла слушать свой внутренний голос, но не могласообразить, где столкнулась с «Голубым эхом любви» и отчего это кажется мневажным.

С трудом распахнув сначала одну, потом вторую железнуюдверь, я преодолела длинные коридоры, поздоровалась с бюстом Ленина и вошла вкухню.

За столом сидел мужчина в темно-зеленой рубашке, у плитывозилась маленькая женщина в халате мышиного цвета.

Я представилась:

– Здравствуйте, меня зовут Даша. Вот, принесла сладкоек чаю. Куда поставить?

Хозяйка взяла с мойки толстый рулон, умело отодрала одинполиэтиленовый мешочек, натянула его на тарелку, открыла кастрюлю и сталанакладывать кушанье, отдаленно похожее на рагу.

– Здрассти, – растерянно повторила я.

Тетка плюхнула полную тарелку перед мужиком, тот отложил всторону калькулятор, отодвинул толстую общую тетрадь и стал медленно есть.Жена, взяв со стола маркер, подошла к холодильнику и написала на белой эмали:«Соли хватает?»

Муж оттопырил большой палец.

«Перца добавить?» – на холодильнике появилась новая надпись.

Отец Насти помотал головой.

Очевидно, это был привычный для них способ общения.

– Вы, наверное, Владимир Петрович? – предприняла яновую попытку познакомиться. – И Зинаида, извините, отчества не знаю.Попробуйте торт, он со свежей малиной.

Мужчина встал и молча ушел. Женщина взяла его тарелку, снялас нее пакет, выбросила его в помойку, сунула посуду в шкаф и, преспокойнообогнув меня, удалилась.

– Видела моих? – спросила Настя, влетая впросторную комнату. – Офигеть, да?

– Похоже, я не пришлась по душе твоим родителям, –выдавила я.

– Забей, они ни с кем не разговаривают, – бросилана ходу Настя. – Ой, ты торт притаранила. Спасибо, но больше не траться.

– Владимир Петрович и Зинаида глухонемые? –запоздало сообразила я. – Но ведь ты свободно владеешь речью.

– Нет, они просто молчат, – сказала Настя, вынимаяиз коробки кусок торта. – Чай будешь?

– Не откажусь, но ведь я не оплачивала еду, отдаладеньги только за проживание, – напомнила я.

Настя пошла к плите:

– Ты десертом угощаешь, а я заваркой, справедливо?

– Что значит – просто молчат? – спросила я.

– Слов не произносят, через холодильникобщаются, – пояснила девушка, – или записки друг другу царапают.

– Как-то странно, – протянула я.

Настя кивнула.

– Я тоже сначала удивлялась, а потом сообразила: мнетак лучше, никаких претензий. Папа, если меня отругать хочет, пишет мне:«Дура», а мама: «Идиотка». А теперь скажи, много ты встречала родителей,которые бранятся таким образом? У других предки заведутся на месяц и лаются, ау нас тишина! Хорошо, что они поругались.

Я впала в еще большее изумление.

– Твои родители не общаются из-за ссоры?

Настя осторожно разлила в чашки кипяток.

– Угу. Они, правда, и раньше не очень говорливые были,голоса никогда не повышали. Сделает мама чего не так, отец ей на часы покажет иобъявит: «За подгорелую кашу я не общаюсь с тобой с четырнадцати довосемнадцати».

Едва стрелки шесть покажут, он снова разговаривает. Упапеньки такой воспитательный метод. Три года назад мама зеркало разбила,большое, в раме. Папа обозлился, он очень домовитый, все расходы в тетрадьзаписывает, не любит зря деньги тратить. Больше всего ему не нравится, когдавещи ломаются, это прямо бритвой по шее. Ну он и сказал матери: «Зина, ты дура!И это плохая примета, теперь будет семь лет несчастий!» Мама обычно молчала втаких случаях, а тут вдруг ответила: «Ну и молчи семь лет! Дуйся в углу». Отецзубы оскалил: «Могу и двадцать лет слова не вымолвить». Мать понесло: «Неполучится у тебя, ты жрать запросишь. А вот я влегкую даже «а» тебе не скажу».Короче, они поцапались, и оба заткнулись. Папка не желает мамке уступать, а онаему, ждут, кто первый сдастся.

Я с трудом переварила услышанное.

– Они столько лет не произносили ни слова? Разве такоесуществование можно назвать счастливой семейной жизнью?

Настя отковырнула от своего куска верхушку.

– Не, у них все здорово. Мама об отце заботится,готовит, убирает. Он продукты покупает, недавно они мамульке новое пальтоприобрели.

– Молча?!

– Ага, – кивнула Настя, – их все устраивает,и мне хорошо. Не обращай внимания, живи спокойно.

– Почему Владимир Петрович ел на тарелке, засунутой впакет? – попыталась я решить еще одну загадку.

– Чтобы посуду не пачкать, – с набитым ртомответила Настя. – Папа подсчитал, сколько моющих средств и губок уходит вгод, и понял: дешевле запастись рулоном мешков, он их в оптовом магазине закопейки берет. В принципе это удобно, ничего ополаскивать не надо.

Я испугалась. Может, веселая семейка, проживающая в бункере,состоит из сумасшедших?

Настя потянулась к коробке:

– Можно еще кусочек?

– Конечно, – дрогнувшим голосом ответила я, –угощайся.

Девушка водрузила бисквит на блюдечко и засмеялась:

– Не, мы не психи, просто у каждого человека своизаморочки. Не пугайся, родители тихие, ты им по барабану.

– С чего ты взяла, что я боюсь? – делановозмутилась я.

– По лицу видно, – хмыкнула Настя, –выражение на нем такое… как у пекинеса: глаза вытаращенные.

Мне стало неудобно.