Локдаун - Питер Мэй

Но тут музыка внезапно остановилась, напоследок бухнув аккордом, который еще несколько секунд прокатывался эхом по клубу. Бармен поднял руку, чтобы Макнил умолк. Море масок прекратило дергаться, раздались жидкие аплодисменты, все танцующие и выпивохи у бара выжидающе посмотрели на сцену. Из двери сзади появился молодой человек лет тридцати с перекинутым через плечо шестом, на конце которого был привязан замысловато свернутый узелок из белой ткани. Примерно так в мультфильмах изображают аиста, приносящего младенца. На мгновение в голове у Макнила мелькнули воспоминания о Лейне.

Танцовщицы в капюшонах исчезли, и в центре сцены откуда-то возник маленький складной столик. Под нестройное улюлюканье зала мужчина положил сверток на стол. Сам он был одет в черное. Даже его маска была черной, так что он почти сливался с черной стеной за спиной. Лишь белая верхняя половина лица светилась под люминесцентными лампами и как будто сама по себе, отделившись от тела, танцевала над светящимся на столе свертком. Тонкие редеющие волосы молодого человека были зачесаны назад, открывая залысины. Он заговорил в микрофон, опершись на шест, и когда замогильный голос прогрохотал над залом, все головы разом повернулись в его сторону.

– Искусство, подлинное искусство, всегда о жизни на грани. О том, как далеко можно отодвинуть границы, а потом отодвинуть их еще дальше. Что значит жизнь в границах, установленных другими? Мы должны установить собственные, прочертить их все более широкими кругами и побуждать остальных идти за нами. Мы не похожи на своих родителей или на их родителей. Мы – это мы. Здесь и сейчас. Будущее принадлежит нам, и оно станет таким, каким мы его сделаем. Лишь пройдя по тончайшей ниточке между жизнью и смертью, между хорошим вкусом и плохим, между приемлемым и неприемлемым, мы найдем истинный смысл жизни.

Он оглядел внимающие ему в полной тишине лица. Все знали, что сейчас произойдет нечто ужасное. Именно за этим большинство и пришло. Подпольное искусство. Вот что сделало этот клуб культовым еще до чрезвычайной ситуации. Макнил завороженно смотрел на сцену, невольно охваченный всеобщим гипнотическим трансом, но совершенно не готовый к тому, что последует.

Человек в черном наклонился над столом и театральным жестом потянул за один конец узла на свертке, и тот раскрылся, а под ним обнаружилось какое-то жуткое окровавленное месиво, совершенно бесформенное. По толпе прокатился вздох. Глаза человека в черном сверкали как угольки, черные маяки в обрамлении белых кругов. Он сдернул маску, схватил это нечто обеими руками и поднял над головой. С рук закапало.

– Это жизнь, – сказал он на пронзительно высоких нотах. – И смерть. – Тишину в клубе нарушал лишь гул звукоусилителя. – Всего два часа назад сердце этого ребенка билось в материнской утробе. Всего два часа назад его вырвали из матки, лишив будущего и прошлого. Аборт. Отрицание жизни. Проклятье нашего века.

Макнил замер в ужасе, не веря своим глазам. И услышал единственный голос, шепот:

– Боже мой!

– Лишь в жизни мы можем найти смерть, лишь в смерти находим жизнь.

Человек в черном внезапно опустил ладони вровень с лицом. Мгновение помедлил, а потом впился губами в кровавую массу. Поглощая ее.

Кого-то в толпе стошнило. Раздалось несколько возмущенных голосов. А кроме этого было слышно только хлюпанье и фырканье человека на сцене, пожирающего то, что он держал в руках. Он закончил так же резко, как и начал, бросив остатки трапезы на стол. Лицо вокруг рта было заляпано красным.

– Спасибо, спасибо, – провозгласил он, забрал свой реквизит и триумфально удалился через ту же дверь, что и вошел.

Свет тут же приглушили, и музыка началась с того же места, на котором закончилась, ударив по всему телу и чувствам. Море масок поднималось и опадало в безумной штормовой волне.

Макнила трясло от шока и одолевали рвотные позывы. Он повернулся обратно к бару и ожидающему бокалу с виски. Бармен ухмыльнулся из-под маски.

– Это нечто, да? – прокричал он, явно наслаждаясь отвращением, написанным на лице Макнила. – Так кого вы там искали?

Макнил опрокинул в себя виски и, не успев выдохнуть, хлопнул бокалом по стойке.

– Ронни Казински.

Бармен на миг нахмурился, а потом его лицо прояснилось в понимании.

– Ах да. Вы о парне из крема?

Макнилу понадобилась пара секунд, чтобы сообразить – «крем» означает крематорий.

– Точно.

– Спросите лучше у Любителя эмбрионов, – прокричал бармен, мотнув головой в сторону сцены. – Эти двое не разлей вода.

Коридор за сценой вел к туалетам в дальнем конце. Макнил почуял запах застарелой мочи, как только за ним закрылась дверь. Но она приглушила грохот музыки, и этому он был рад. В тусклом линолеуме отражался резкий желтый свет с потолка. Макнил прошел мимо рамок с черно-белыми фотографиями какого-то знаменитого перфоманса, давшего клубу нынешнее название. Дверь в гримерную была последней слева. На ней висела табличка «Служебное помещение». Макнил толкнул дверь, и Любитель эмбрионов повернул голову от стенного зеркала над туалетным столиком – он еще вытирал руки и лицо горячими влажными полотенцами.

– Читать разучился?

Макнил в два шага пересек комнату, схватил его за грудки и впечатал в стену, вышибив весь воздух из легких.

– Читать я умею. И сейчас зачитаю тебе права, скотина. – Одной рукой он держал его у стены, а другой сунул под нос удостоверение. – Обвинения придумаю потом. Похищение, кража эмбриона, а может, и убийство. Больного на голову вроде тебя нужно посадить под замок, и надолго.

– Эй, да ладно, – возмутился Любитель эмбрионов. А потом захихикал. – Ты же не думаешь, что это было по-настоящему? Дай вздохнуть. А то я все тут заблюю. – Он кивнул на кровавый сверток, лежащий на туалетном столике. – Это же просто хлеб с повидлом. Терпеть не могу столовскую еду, вот и принес собственный обед.

Он высвободился из ослабевшей хватки Макнила.

– Это всего лишь спектакль. Людям нравится, когда их шокируют. Им нравится думать, что это по-настоящему. Но в глубине души они знают, что это просто забава.

– Ты считаешь это забавой?

– Я раздвигаю границы. Вовлекаю аудиторию, провоцирую эмоциональный отклик. Они начинают задаваться вопросами, раздвигать собственные границы.

Он снова сел и продолжил вытирать лицо, а Макнил смотрел, как отражение в зеркале время от времени опасливо косится в его сторону.

– Ну где я бы раздобыл эмбрион, сам посуди? Я придумал этот номер, когда смотрел документалку о китайце, который делал это взаправду. То есть, реально жрал эмбрион. Вот это был ужас. А я? Я всего лишь ем сэндвич. – Он закончил вытирать лицо и встал. – Тебе еще что-то нужно?

Макнил смотрел на него, полный злости и презрения, и остатков отвращения после увиденного. Он попытался сосредоточиться на том, что его сюда привело.