Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман

Правда, сегодня ночью на меня нагрянула благодать, и я увидел свое единственное воплощение, так что мне захотелось умереть: ведь я видел его. Но оказалось, что надо открыть калитку и выпустить из нее дар и принести его через весь пустой город к дверям моих друзей. Кто знает, как бы я поступил, не будь со мной моих живых друзей.

Братство? За двоих я ручаюсь головой, за хрустального учителя моего Наппу – правой рукой и левой рукой. Всех остальных нужно понимать и любить…

Мне вдруг показалось, что Ольга раньше слишком мало и неверно страдала – ей не было больно, потому что она научилась играть и лукавить. Сочувствие чужой боли и лукавство – еще два противоречия, они несовместимы. А в ней эти противоположности смешиваются, отчего она и является нам то доброй, то грубой и немного даже (это правда, а не злобное обзывательство) пошловатой. Поэтому нужно ее или осторожно переделать, не сломав, или при расплате той или иной в ежедневной жизни принимать в расчет одну ее абсолютную доброту, которая есть безусловный остаток от разности ее доброты и того, что я назвал грубостью. Хотя, конечно, иногда бывает очень больно, если Ольга играет не на того зрителя.

Пошлость… Знаешь, что-то неопределенное снова происходит в отношении к Максу. Впрочем, я пока не буду говорить об этом. Хочу узнать у него самого.

Да и вообще, нарастает давление беспокойства и тревоги за Наппу…

Однако ты ведь ждешь и ждешь, а я причиной тому.

До свидания, благочестивая!

Наконец P.S.

Ах, добрая Соня!

Сколь многим я хотел бы еще поделиться и рассказать тебе…

Фурманель

1

Как-то в начале осени Мариничева в коротком телефонном разговоре осторожно сказала Фурману, что у них с Наппу возникла одна небольшая проблема и они хотели бы в ближайшее время обсудить ее с ним как с опытным человеком. Причем всем остальным лучше об этом пока не говорить. Фурман разволновался, пообещал сегодня же приехать в редакцию и стал воображать всякие неприятности, в которых мог бы пригодиться его опыт. Но при встрече выяснилось, что ничего страшного не произошло. Просто Ольге позвонил их с Наппу давний знакомый – еще по коммунарским временам, который сообщил, что у него теперь есть в Москве своя школа (его назначили замдиректора по воспитательной работе), и попросил оказать ему «срочную педагогическую помощь». До него дошли слухи, что они якобы еще год назад организовали при газете собственный коммунарский отряд, и он рассчитывал через неделю с их помощью провести в своей школе однодневный сбор. Конечно, они могли бы сразу отказаться, объяснив, что такого «отряда» у них никогда не было. Но им было жалко разочаровывать своего приятеля, и они подумали: а почему бы не поддержать хорошего человека в хорошем деле? Ведь проблема заключалась только в одном: удастся ли им за такой короткий срок собрать работоспособную комиссарскую команду, то есть найти еще хотя бы трех-четырех надежных и вменяемых людей, имеющих опыт участия в сборах. Попутно они хотели обсудить, на кого из бывших членов клуба можно положиться в качестве приглашенных «старших друзей»

(Фурман, который уже побывал на нескольких сборах в Карелии, считался «проверенным бойцом» и готовым комиссаром).

В конце концов, перебрав всех близких и дальних знакомых, они по предложению Наппу приняли неординарное решение: раз речь идет всего лишь об однодневном сборе и педагогическая задача перед ними поставлена самая элементарная – слегка расшевелить апатичных старшеклассников и выделить среди них активное ядро, на которое можно будет опереться в дальнейшей работе, – нужно отказаться от утопической идеи за пару-тройку дней создать качественную комиссарскую команду и просто позвать всех, кто хоть с какого-то боку может оказаться полезным на сборе. И чем больше придет самых разных людей, тем лучше. Единственным требованием для всех приглашенных должно быть «Не навреди!». Сославшись на свой многолетний опыт, Наппу заявил, что судьба любого сбора решается в первые пять, максимум десять минут. За это время его организаторы должны любыми правдами и неправдами поставить всех участников в общий круг, уговорить их положить руки друг другу на плечи и потом хором спеть под гитару или в крайнем случае а капелла хотя бы три песни (а лучше – пять), слова и мелодия которых известны большинству присутствующих. Если это получится, то дальше все уже покатится, можно сказать, само собой… И как раз в этом смысле нам необыкновенно повезло, подхватила Мариничева, потому что теперь у нас есть артистичнейшая гитаристка Машка, которая не только мгновенно подбирает аккорды к любой песне, но и может завести любое количество народа! Было бы совсем здорово, если бы еще и Друскина отважилась ей подыграть на своей гитаре…

К их удивлению, на призыв помочь откликнулись почти все, к кому они обращались, студентов и взрослых пришло человек двадцать, и в результате общих усилий сбор не сбор, а что-то вроде большого веселого праздника или карнавала вполне получилось. Собственно, это их «заказчику» и требовалось.

Когда при подведении итогов в узком кругу заговорили о хорошо проявивших себя на сборе новых людях, все единодушно отметили троицу челябинцев, выпускников тамошней знаменитой школы № 1. По словам Наппу, ее директор Караковский обладал в городе таким авторитетом, что его школа до сих пор чуть ли не в официальных документах называлась коммунарской, и вся педагогическая работа в ней строилась соответствующим образом. «Представить это себе в наше время почти невозможно, – мечтательно говорил Наппу. – Это надо видеть своими глазами: как вся школа, включая учителей, огромной колонной с коммунарами во главе идет по городу под развевающимся красным знаменем, и все машины приветственно сигналят и останавливаются, чтобы их пропустить… А какие они проводят сборы! На сегодняшний день – возможно, самые сильные и массовые в стране…»

С челябинцами – двумя парнями и девушкой – Фурман познакомился незадолго перед сбором. Он был заранее очарован этими легендарными «настоящими коммунарами» и во время первой встречи с ними в основном молча улыбался, завистливо ловя отсветы живой утопии (для него это было все равно как оказаться среди любимых героев «Далекой Радуги» или «Трудно быть богом» братьев Стругацких). Правда, в какой-то момент выяснилось, что коммунаром, да и то бывшим, мог считаться только один из них – невысокий голубоглазый Игорь с колюче-ироничным взглядом из-за толстых очков. Двое других – маленькая энергичная язва-«командирша» Ирина и добродушно посмеивающийся сутуловатый Володя со странной кличкой Номинал – коммунарами никогда не были, а просто, как они сказали, с удовольствием ходили в свою замечательную любимую школу и, естественно, принимали участие в сборах и всех прочих общих делах. Сейчас все трое были московскими студентами: парни учились вместе в Институте иностранных языков и жили в общаге, а Ирина, которая была на два года старше, училась в «педе» и жила с родителями, переехавшими в Москву, когда она поступила. В целом эта троица выглядела хорошо притертой и, судя по постоянным взаимным подначкам и пряным шуткам, не вполне понятным для постороннего, имела довольно сложную внутреннюю историю. Роли в маленьком спектакле, который они устроили специально для Фурмана, распределялись следующим образом: Ирина задавала жару, бодро паля по всему, что движется, Игорь со скучающим видом остроумно комментировал ее смелые выходки, а Володя-Номинал жертвенным юмором и хитровато-извиняющейся улыбочкой привычно смягчал остроту ситуации.