Оракулы перекрестков - Эдуард Шауров

– Пойдет, – коротко сказал он, возвращая Мэю остальные таблетки.

– Берите, берите все! – взмолился Беджамиль. Он совсем позабыл про эти чертовы таблетки.

Шестерня опять хмыкнул, и пакетик с остатками стимулятора перекочевал в карман его брюк.

– Джизбелла, – заорал он в сторону двери, – разбуди Сандру! – И добавил, обращаясь к Бену: – Пошли.

– А ты, – Джозеф ткнул пальцем в сторону Мучи, – стой здесь да держи свою задницу подальше от моих стульев.

– Хорошо, Джос, – покорно согласился батон. – Разве я без понятия?

Шестерня, шевеля вислыми плечами и лавируя между полиситановыми айсбергами, двинулся в противоположный конец комнаты. Там он открыл неприметную дверь в стене и поманил за собой Бенджамиля.

Операционная все-таки оказалась отделана белым кафелем, не таким ослепительно-белым, как в фантазии Бенджамиля, но хотя бы достаточно чистым. Окна были занавешены плотной тканью, посреди комнаты возвышался стол на железных ножках, над столом висели светильники невиданного фасона, сбоку притулилась пара столиков пониже, накрытых широкими салфетками в желтых акварельных разводах.

– Раздевайся! – скомандовал Шестерня, направляясь к одному из низких столиков.

Бен оторвал глаза от операционного стола и начал расстегивать куртку.

Шестерня возился с какими-то инструментами.

– А куда класть одежду? – спросил Бенджамиль, оглядываясь по сторонам.

– На пол.

Бенджамиль аккуратно сложил френч и рубашку возле ботинок, немного замявшись, снял брюки и обреченно спросил:

– Носки с трусами тоже снимать?

– Угум.

Бенджамиль снял носки, стянул трусы и положил их сверху на брюки. Он стоял совершенно голый посреди ярко освещенного кабинета, ощущая себя несчастным и беззащитным. Босые ступни мерзли на холодном кафеле, по спине бежали мурашки.

«Хоть бы все это поскорее закончилось», – подумал Бенджамиль, стараясь унять дрожь.

Но все только начиналось. Позади негромко скрипнула дверь.

– Санди, вечно тебя не дождешься, – проворчал Шестерня. – Клиент уже готов, а ты ползешь, как сытая гнида.

Бенджамиль оглянулся и вздрогнул. За его спиной стояла крупная, светлокожая и светловолосая девица лет двадцати. Мягкий овал лица, пухлые губы, а вместо глаз… Вместо глаз на Бенджамиля в упор смотрели два блестящих металлических окуляра. Никаких век, никаких ресниц, никаких бровей, кожа вокруг сияющих полировкой цилиндров казалась лоснящейся и немного воспаленной. Оптические протезы изучали голого Бенджамиля холодно и нагло. Линзы объективов, подсвеченные изнутри красным, медленно двигались, меняя фокусировку, еле слышно пищали моторчики сервоприводов. Бенджамиль сглотнул.

– Хватит таращиться! – сердито прикрикнул Джозеф. – За работу.

– Чего ты орешь, Джос? – лениво сказала девица, обходя Бенджамиля кругом, голос у нее оказался шершавый, хрипловато-бархатный. – В воскресенье не даешь поспать. Чертова Джиз вытянула меня прямо из койки.

Шестерня хмыкнул. Девушка остановилась прямо перед Беном. Из всей одежды на ней была лишь прозрачная ночная рубашка до середины бедра. А на Бенджамиле вообще ничего не было. Ему невыносимо хотелось прикрыться ладонью, но он боялся пошевелиться и стоял столбом. А тут еще проклятый Джос так пялился исподлобья своими злыми бусинками, что становилось совсем не по себе.

– Меня зовут Кассандра, – проворковала девица, обращаясь к Бену. – А тебя?

Темные пятна сосков отчетливо выделялись сквозь паутину тончайшей ткани.

– Бенджамиль, Бенджамиль Мэй, – выдавил из себя Бен и тут же подумал, что, наверное, нужно было назвать чужое имя.

– За работу, за работу, Санди, – нетерпеливо повторил Шестерня.

Девушка повернула к нему свои объективы:

– Что будем искать?

– Клеща с меткой… активного.

Кассандра зашла Бену за спину, и через секунду он почувствовал легчайшее волнообразное движение теплых пальцев по лопаткам и вдоль позвоночника. Его тело обследовали и ощупывали сантиметр за сантиметром.

– На заднице гляди повнимательнее, – посоветовал Шестерня то ли серьезно, то ли издеваясь.

В это время девица громко сказала:

– Есть!

Она провела чем-то влажным пониже правой лопатки, наметив на коже Мэя небольшую окружность, и отступила назад. А Джозеф Шестерня подхватил со столика сегментированную трубку с воронкой и быстро прижал ее к метке.

– Ай!!! – вскрикнул Бенджамиль.

Его спину пронзила острая боль.

– Стой смирно! – процедил сквозь зубы Шестерня, осторожно отделяя воронку от кожи.

Бен почувствовал, как вниз по правой ягодице побежала горячая струйка, которую тут же подобрали ватным тампоном. Шестерня сноровисто обрызгал саднящую ранку каким-то аэрозолем, немного подождал и залил пластырем. Затем панибратски хлопнул Бена по плечу и разрешил одеваться.

– Только с рубашкой погоди, – сказал он, – пускай пластырь застынет.

Пока Бенджамиль под невозмутимо-бесстыдным взглядом Кассандры торопливо натягивал брюки, Шестерня отошел в глубь операционной, бросил свой инструмент в керамитовый утилизатор и нажал ногой педаль. В комнате слегка запахло горелой пластмассой. Девушка, потерявшая всякий интерес к пациенту, зевнула и, раскачивая полными бедрами, вышла из операционной.

– Одно б…во на уме, – задумчиво проговорил Шестерня, глядя ей вслед.

– Можно мне надеть рубашку? – робко спросил озябший Бен.

Джозеф тронул пальцем нашлепку пластыря и вытер руку о штаны.

– Можно. Одевайся, бери своего помоечного приятеля и вали отсюда! Будут проблемы – заходи. А теперь чтоб духу вашего здесь не было! Джиз за вами закроет.

Уже на лестничной площадке Бенджамиль спросил у Мучи:

– Видел девушку с оптическими протезами?

– А то! – ответил батон. – Вот она, говорят, точно Джосова дочка, а еще говорят, будто дивайсы он ей сам поставил. Может, врут, может, нет, но то, что имплантаты, установленные в гражданина, можно проверить только с санкции суда – это факт. – Он замолчал и, прислушиваясь, поднял кверху указательный палец.

Кто-то шел по лестнице им навстречу. Кто-то крупный и уверенный, шумно сопящий в такт тяжелым шагам.

– Может, вернуться наверх? – прошептал Бен.

Мучи покрутил головой.

– Не успеем, – сказал он тихо. – Это не стоп. Легавые по одному не ходят. Пошли тихонько, авось пронесет.

Они спустились на один марш и увидели рослого дородного мужчину. Тот остановился посреди площадки, переводя дух. Верхние пуговицы его полосатой рубахи были расстегнуты так, что в разрезе виднелась мощная волосатая грудь. Тщательно выбритая голова здоровяка поблескивала. Крупный нос в красных прожилках торчал вперед, будто ручка кофейной кружки, небольшие светлые глазки походили на пуговицы, а узкие бакенбарды разделяли гладкие щеки ровными плавными дугами. Человек приветливо улыбнулся.