Оракулы перекрестков - Эдуард Шауров

– Что, старина Джозеф уже на ногах? – Голос у него был под стать фигуре, значимый и сильный.

– Угу, – сказал Мучи, – на ногах. – И, спохватившись, добавил: – Вы о чем, сударь?

Мужчина усмехнулся благодушно и понимающе и, ни слова не говоря, двинулся дальше. А наши герои поспешили вниз и перевели дух, только оказавшись на улице.

Бродяга остается бродягой до тех пор, пока ему все равно куда идти. Сообразуясь с вышеозначенным манифестом всех батонов, Мучи почти сразу согласился проводить Бенджамиля до станции тубвея. Он гордо заявил, что этот крюк до поры до времени не нарушает его планов.

Несмотря на дискомфорт, причиняемый порезом на спине, Бен исполнился бодростью и оптимизмом. Впервые за последние сутки он был на сто процентов уверен в благополучном исходе своего приключения. Полное отсутствие денег немного омрачало его боевое настроение, но Бен решил, что главное – это добраться до станции трубы, а там уж он что-нибудь придумает.

Хаджмувер Мучи говорил почти без умолку. Сначала он хвастался своими связями с полезными и нужными людьми, которые не чета даже Джозефу Шестерне, потом в очередной раз ударился в теософские рассуждения.

Бенджамиль внимал ему с большим интересом. Во-первых, потому что ему было все равно, чему внимать, во-вторых, потому что так было веселее, в-третьих, потому что время от времени Мучи говорил по-настоящему удивительные вещи, которым нельзя поверить, но и не поверить которым тоже нельзя. От него Бенджамиль узнал много нового об устройстве мира, а также о личности Всевышнего, о Его чаяньях и насущных нуждах.

По словам Мучи получалось так, что Господь уже больше ста тысяч лет занимался планетой по имени Земля, в поте лица курировал двуногих прямоходящих. Что земная цивилизация зародилась отнюдь не сама по себе, да и не зародилась вовсе. Просто по необозримым просторам космоса рассеянны миллиарды миров, населенных различными multimodus sapiens (простите за тавтологию, сударь). И миллиарды Богов на протяжении вечности следят каждый за своим уголком вселенной, пекутся о том, чтобы всякое сотрудничество было продуктивным, а всякая деятельность – благотворной, чтобы правители любили вверенные им народы, мужья – своих жен, жены чтоб не чаяли души в детях, а дети не дрались в песочнице.

На планетах, вверенных заботам многочисленных Всевышних, не случается войн или техногенных катастроф, не бывает болезней и старости, там не найдешь маньяков, насильников или просто обманщиков, даже лень там считается серьезным отклонением от нормы.

– Какие-то идеальные получаются у вас миры, невероятно счастливые!

– Конечно, сударь! Чертовски счастливые миры! Но до идеальных чуточку недотягивают, как говорится: семья не без урода.

Вся беда не совсем идеальных миров в аномалах. Время от времени то там, то здесь рождаются на свет люди с пресловутыми отклонениями от нормы. Как выразился Мучи, нечто среднее между генетическим дефектом и заразным заболеванием. Такие аномальные субъекты нарушают гармонию мира, сеют пороки, причиняют массу неприятностей себе и окружающим. Тогда-то и возникает нужда в планетах вроде Земли. Именно там воплощаются во временные тела все опасные ублюдки. На родных планетах этих существ держать нельзя просто категорически, поскольку они заразны в самом прямом смысле этого слова. Вот и приходится собирать их в одном определенном месте.

– Выходит, Земля – это что-то вроде тюряги? – удивился и огорчился Бенджамиль.

Мучи был не согласен с подобным определением.

– При чем здесь тюрьма? – воскликнул он, горестно поднимая домиком светлые брови. – Скорее уж изолятор в лечебнице!

И одетый в лохмотья бродяга принялся рассказывать Бенджамилю Мэю про то, что каждому ущербному индивиду отпущена тысяча жизней, прожив которые он либо избавится от своей болезни и вернется в лоно родной цивилизации, либо канет в небытие. Это может показаться жестоким решением, но это крайняя необходимость, вроде лепрозория. Главный врач лечебницы под названием Земля проявляет массу изобретательности для того, чтобы направить своих пациентов на путь истинный, чтобы вытравить из них вирус жестокости, лени и эгоизма, спровоцировать лейкоциты души на борьбу с заразой. Способы лечения разнообразны, но случается, что и Создатель заходит в тупик. Тогда-то и происходит то, что невежды почитают концом света, – кардинальное изменение мира, то самое, чему соответствует число шестьсот шестьдесят шесть. Мир становится с ног на голову, революции сметают целые государства, меняются технологии, катастрофы гонят людей с места на место. Неудачный эксперимент стирается из емкостей с памятью, и все начинается сызнова.

Мучи замолчал, победоносно глядя на собеседника.

– Мда, – проговорил Бен, собираясь с мыслями. – Но откуда у вас такие познания? И где гарантии, что это правда?

– Я же говорю – от Него, – терпеливо повторил батон. – А гарантии – в правдивости слова Божьего. Кое-что я додумал сам, хотя, смею вас уверить, картину я не исказил ни на йоту. Да неужели ж вы сами не чуете, где правда, а где вранье?

Бенджамиль на минуту задумался:

– Все так странно. Ничего подобного я никогда раньше не слышал. Вы думаете, ваше паломничество тоже способ божественной терапии?

– А ваше?

Бенджамиль развел руками:

– Я, право, не знаю.

– А я знаю. – Мучи нагнулся к спутнику поближе. – Господь работает не один. Он – как глава фирмы, генеральный директор, но никто не способен работать в одиночку. Я уверен, у Него есть хайдраи. Те, в чьи уста Он вкладывает свои слова, а в головы – мысли, чьими руками Он творит историю. Будда, Иисус, Заратустра, Мухаммед, готов голову дать на отсечение, они сидят в кабинете Господа Бога и обсуждают бизнес-план на ближайшие сто лет.

– И вы рассчитываете попасть в эту компанию? – догадался Бен.

– Рассчитываю?! – горько воскликнул бродяга. – Как я могу рассчитывать? Я могу лишь ждать и надеяться. Когда Бог говорил со мной, Он явно намекал на эту перспективу, а когда я бросил все и пришел к Нему сюда, Он начал изъясняться все путаней и непонятней. Я по-прежнему видел Его, но уже не понимал ни слова. Я обошел весь буфер, я побывал в Сити! И что? – Мучи полез за пазуху, достал пустую уже бутылку, старательно вытряс на язык последние капли и в сердцах бросил бутылку далеко в сторону. – Когда я удирал из Сити и лез в дыру под стеной, я в первый раз увидел Его наяву. Дело было ночью, но я видел Го́спода, будто днем. Он сказал мне одно-единственное слово: «тщеславие», а потом замолчал и уже никогда больше со мной не разговаривал. Посудите сами, сударь! Разве я был тщеславен?

– Значит, больше вы его не видели, Мучи? – осторожно поинтересовался Бен.

– Отчего не видел? Видел, – равнодушно отозвался Мучи. – Я часто Его вижу.

– И что же он делает?

– Да все, что угодно! Всякую хреновину. Только ничего не говорит, – пожаловался батон. – Мне кажется, Он испытывает меня. Только на что? Хотите Его лицезреть? Да вот, полюбуйтесь! – Приятели как раз вошли в подворотню, и Мучи указал пальцем куда-то вперед. – Смотрите, вот Он собственной персоной… Там, на углу. Присел на корточки, гадит и ухмыляется. Ну, как мне это понимать?