Черные паруса - Аластер Рейнольдс

В задумчивом укоризненном молчании мы извлекли остальные режущие инструменты, под которыми я подразумеваю ножи, мачете и мечи, – все, что имело лезвие и рукоятку. С этими ужасными клинками нужно было обращаться осторожно, потому что при малейшей ошибке они со свистом рассекали все, что оказывалось на их пути, – в этом команда Босы убедилась на собственном горьком опыте.

Разобравшись с режущими штуковинами, мы снова заперли хранилище, но не раньше, чем убедились, что остальные вещи все еще там. Проделано это было в том же бессловесном режиме. Наша коммуникация сводилась к холодным взглядам и коротким кивкам.

Поначалу ничего плохого не происходило.

Вахтенное расписание немного изменилось, промежуток, когда обзорная рубка оставалась незанятой, сократился до считаных часов, а мы с Фурой все больше времени проводили в комнате костей, иногда находясь там вдвоем, и моя сестра отбросила свои колебания; но все же чаще я бывала там одна. Я могла бы упрекнуть Фуру за то, что она не взяла на себя должную долю этого бремени, но подобные аргументы на сестру действовали редко, и к тому же я верила, что она искренне объяснила причину своего отвращения. Имея внутри себя светлячка, она столкнулась с достаточным количеством проблем, чтобы прибавлять к ним еще и шепоты пришельческих черепов. Мы обе помнили ночные кошмары, постигшие нашу подругу Гарваль, которую череп на корабле капитана Ракамора довел до безумия. И хотя Гарваль выдавала себя за более способного чтеца костей, чем была на самом деле, никому из нас не хотелось разделить ее участь.

В остальном же, с учетом наших мрачных предчувствий, работа вернулась в прежнее русло, но перемены ускорили темп. Инструменты призрачников сильно упростили нам жизнь. Отсутствие необходимости бороться с тканью корабля было значительным преимуществом, и если теперь обнаруживался какой-нибудь нежеланный аспект его облика, то беспрепятственно устранялся. Конечно, мы были осторожны, чтобы не отрезать что-нибудь жизненно важное, и многое удалялось таким образом, чтобы позже вернуть на место, если понадобится.

К восемнадцатому дню всем стало ясно, что наши усилия приносят некоторую пользу. Внешний вид корабля заметно изменился, и верилось, что вскоре перемен будет достаточно для достижения наших целей.

Мы с Тиндуфом прикрепили тысячу акров парусины, и с каждым днем наши пальцы становились все проворнее. Яркие паруса выделялись на фоне ловчей ткани, как серебристые окна, прорезанные в небе.

– Я-то смекаю, что тут не все по норме, – сказал Тиндуф. – Но я смыслю в такелаже, а люди, которые просто посмотрят и увидят обычные паруса, не станут искать то, чего нету.

Я согласилась. Это был лучший отвлекающий маневр, на какой мы могли надеяться, и он должен был всего лишь сработать на расстоянии. К тому моменту, как мы приблизимся к порту, паруса все равно будут убраны. Все внимание сосредоточится на корпусе корабля, чьи воинственные очертания чудесным образом преобразились благодаря нашим трудам. Самые большие колючки и шипы мы спрятали, обернув парусиной, скрывающей их грозный облик так же, как мебель утрачивает свои явные очертания под пыльными простынями.

Парусина была тонкой и легко рвалась, но ее выкрасили конопатящим составом, тем же самым, что мы использовали для устранения протечек корпуса, и это придало ей достаточную прочность. То же самое было проделано и с орудийными портами гаусс-пушек: парусиной мы замаскировали большинство отверстий, оставив ровно столько, чтобы было понятно: наш корабль имеет скромные возможности самообороны. Зубы мы спрятали, окутав дополнительным слоем парусины «челюсти» стыковочного отсека.

Мало что можно было предпринять для смягчения зловещего прищура основного глаза или для выравнивания покрытой струпьями поверхности корпуса, с которой мы сняли так много жертв Босы. Но ремонтники натянули больше парусины поверх худших участков и покрасили все, что могли, отличными от черной красками, чтобы изменить облик корабля и сделать его более симпатичным. Вопрос заключался в чувстве меры: корабль не должен быть слишком весело размалеван. Для меня «Мстительница» оставалась злобной, но это свойство смягчилось, пусть маска в некоторых местах и была опасно тонкой.

Между тем каждый час работы приближал нас к Собранию. Несколько раз в своем «Свидетельстве» Фура упоминала, как красиво выглядят все эти миры, особенно когда смотришь извне. Наверное, с домами все то же самое: они кажутся более привлекательными, когда стоишь на холодном перекрестке, глядишь на желтые освещенные окна величественного здания и представляешь себе, как живут люди внутри. На самом же деле там можно задохнуться от уюта и тепла. И все-таки я не стану отрицать, что зрелище было красивое, и когда Тиндуф чем-то занялся, подарив мне пару минут свободного времени, я не преминула насладиться.

Старое Солнце почти скрылось из вида. Его заслоняло слишком много миров – они миллионами весело скользили по своим орбитам, словно косяки рыб мимо какого-то древнего фонаря, все еще светящего из мутных глубин. Большинство миров были не только безымянными, но и необитаемыми, и, возможно, их почти никогда не посещали. Из всех потенциальных мест в Собрании люди могли кое-как существовать на двадцати тысячах – то есть там, где держалась атмосфера.

Но свет Старого Солнца падал на все миры без разбора, и каждый раз, когда он встречал на пути камень, или шарльер, или зеркало, помещенное в космосе, чтобы помочь кораблям с ориентированием, он менял траекторию или окрашивался в тот или иной цвет, менялся от синего к красному или от красного к пурпурному, как будто Собрание было пятьюдесятью миллионами маленьких осколков цветного стекла, болтающихся в калейдоскопе с единственной целью – создавать мерцание и блестки, вовлеченные в причудливый гипнотический танец. Палитра Собрания наводила на мысли о вечерних платьях, озаренных свечами гостиных и тускло поблескивающих драгоценностях в отделанных бархатом шкатулках. Охотно признаюсь, что мною завладела легкая тоска по дому, когда я подумала обо всех удовольствиях, о роскоши, от которой мы с сестрой отказались. В такие минуты моя решимость ослабевала, и я против воли размышляла о том, не вернуться ли на Мазариль, оставив эту полную приключений новую жизнь. Может быть, не сегодня, может быть, не завтра, а когда у нас прибавится пистолей, чтобы на пенсии обустроить уютное гнездышко. Но потом я вспоминала огромный и пустой дом, ожидавший нас, если его еще не забрали отцовские кредиторы, и участок земли, где отец воссоединился с нашей матерью, и ностальгия делалась чуть менее соблазнительной.

И еще я упрекала себя в том, что у нас не все дела улажены. Пусть даже точная суть этих дел, похоже, была яснее для Фуры, чем для меня.

Даже учитывая чередование рабочих смен, все равно оставалась шестичасовая вахта, когда обе бригады трудились снаружи и внутри корабля оставались только мы с Тиндуфом.

С наступлением четвертой вахты одна из находившихся на боту бригад надевала скафандры и присоединялась к той, которая отрабатывала две вакуумные смены подряд. Поразмыслив как следует, я решила, что это самое удобное время, чтобы тайком заглянуть в дневники Фуры.