Старик и ангел - Александр Кабаков

Кузнецов молчал. Машина неслась по Шоссе, что-то вокруг менялось по мере приближения гигантской эстакады, но профессор не обращал на это внимания. Он уже нашел логическую щель.

— Ну, а вы, значит, считаете, что все это не бред? — ехидным тоном оппонента на явно проваливающейся защите спросил он. — Прекрасно! А что же это? С бегством из палаты кардиореанимации, с этим лимузином и прочей кинематографической дребеденью? Чем это от иконки и появления в кальсонах на Тверском бульваре отличается — если уж вы на роман начали ссылаться? Ответьте просто: почему мы вместо того, чтобы… ну, извольте, просто отдать Богу душу, пустились в какие-то бессмысленные похождения?

— Для профессора и доктора наук вы тугодумны, Сергей Григорьевич, — вздохнул Михайлов. — Только что я вам объяснил устройство этого мира и сообщил, что им правят те, кто отдал Богу душу, а потом вернул ее, но не себе, а… ну, кому? Интересно, догадаетесь? Или марксизм-ленинизм на четырех курсах плюс кандидатский минимум по марксистско-ленинской философии, плюс кавээновская привычка надо всем посмеиваться совсем выбили из вас заложенное Создателем понимание мира сего? Ну? Я же почти подсказал! Итак… Мира сего… Кому же возвращается не вполне отданная Богу душа? Кому, Черт возьми?!!

Кузнецов оцепенел. Он не был тугодумен и не растерял рассудок на идеологических лекциях — просто он не хотел понимать то, к чему его подталкивал проклятый полковник.

— Ну, сообразили, наконец, — усмехнулся Михайлов. — Верно: ко Князю мира сего и возвращается душа, отошедшая к Богу, а потом человеческими усилиями вернувшаяся. Отдал Богу душу — и пожалел, пожадничал, в последний миг захотелось еще подурачиться среди живых, глупых и пошлых… А тут уж тебя и ждут! Добро пожаловать! Господин Кузнецов, вы пережили клиническую смерть, однако усилиями наших реаниматологов… ну, как положено, электрические разряды… потом операция с установлением стентов… а дальше беречь себя… никаких сильных эмоций и значительных физических нагрузок… и так далее. Всё, в конце концов, ясно?

— Предположим… — неохотно буркнул Кузнецов. — Предположим, душа, отошедшая к Богу, а после того искусственным путем возвращенная на этот свет, попадает в руки…

— В лапы, — перебил Михайлов, — в когтистые лапы! И вот вы уж его не то чтобы подданный, но даже просто собственность. И он крутит вами, как пожелает, а через вас управляет этим миром, княжествует. И так было всегда…

— Позвольте, — обрадовался Кузнецов возникшему в этот миг аргументу, — но ведь выводить людей из клинической смерти медицина научилась не так давно. Не знаю… Лет сто? А до этого как же… он… словом, как к Черту во власть люди попадали?

— Прекрасно сами знаете, профессор, — усмехнулся полковник. — Для этого вы вполне достаточно начитаны, и даже на языке оригинала кое-что… Как попадали? По-всякому… Некоторые сами продавали душу хвостатому за бессмертие, то есть от передачи своей души Богу отказывались превентивно, юридическим, так сказать, путем. Подпись кровью, тут же и огненная печать… Формальности обычные. Да чего ж далеко ходить: попробуйте вы свою дачку… есть дачка?

— Нету, — угрюмо ответил Кузнецов.

— Ну, попробовали бы квартиру, когда еще ею владели, не супруге вашей, мадам Шаповал-Кузнецовой, завещать, а кому-нибудь… ну, не будем вдаваться… И забегаетесь по нотариусам, и всюду подписи и печати, и буквально кровь пьют! И уж потом все равно суд, причем, прямо скажем, вполне страшный суд! Так это всего лишь трехкомнатная квартира, 76 квадратных метров общая площадь… А то душа… Помните коллегу-то вашего, пожилого ученого, который согласился? Если не читали, то уж оперу-то слышали? И это, заметьте, по собственной воле и даже инициативе…

Сергей Григорьевич вдруг почувствовал, что дрожит, причем так дрожит, что буквально зуб на зуб не попадает.

— Кондишен выключи, — приказал шоферу сочувственный полковник Михайлов Петр Иваныч и продолжил: — А в прежние времена, до реанимации, тоже способов было много. Вот, например, совсем непредсказуемый и никак в воле человека не находящийся случай: при родах пуповина обмоталась, ну, уже было задохнулся, но опытная повивалка — в роду супруги вашей была такая, повивальные бабки вообще интересная порода — за ноги вздернула, вниз головой свесила и по красной заднице во всю силу руки… И задышал, и заорал, а ведь уже там был, уже отдавал свою некрещеную по нехватке времени душу… Однако ж вернулся, и всю жизнь прожил, и все не мог понять, кто ж им так вертит, что иногда мужик как мужик, а иногда такое учудит, что и сам не понимает, какой Черт его дернул! То бабу свою до полусмерти упряжью отходит, то на соседский сеновал огня кинет среди ночи… А все дело простое: прямо от акушерки Нечистый его и принял в свою власть. И буянят, бесчинствуют, зверствуют по всей земле такие… ну, назовем «возвращенцы» — кто из родильни, а кто и из кардиореанимации. И пока служат тому, под чью власть вернулись, не удержавшись там… — Петр Иваныч ткнул пальцем в обтянутый мягкой замшей потолок машины, — до тех пор и бессмертны. А как — бывает, в жизни все бывает, Сергей Григорьевич, — как опомнятся да отрекутся от зла, так тут же: «От нас безвременно ушел»… Правильно, безвременно. Ему задолго до того следовало бы… Вот наш брат, вернувшийся, и устраивает здесь такую жизнь, что одному Черту она по нраву!

Закончил полковник на крике, даже на истерическом вопле — да, чувствительный попался.

В машине стало тихо.

Кузнецов уже почти всё, как ему казалось, понял. Схема получалась логичная…

Но в это время произошли на дороге два события, отвлекшие его от мыслей.

Во-первых, сама дорога стала как-то наклоняться, перекашиваться вбок, как плохо подвешенный мосток через ручей. Сделалось так страшно, что и о самом Черте забыл.

Во-вторых, справа по этой косой дороге машину, в которой ехали наши герои, обогнал полицейский «мерседес» и раздался хамский ор: «Вправо! Всем вправо принять! Вправо — и стоять!!!»

— Не проскочили, — вздохнул полковник.

— Сейчас мне придется кое-что вам объяснить, — сказал он после небольшой паузы, в течение которой шоссе продолжало сворачиваться. Постепенно оно стало походить на кулек, какие скручивали бабки на рынках в древние времена под лесные ягоды по трояку стакан. (Моему другу-поэту, Царство ему Небесное, однажды такой кулек под мелкую зеленоватую землянику свернули из Бунина, того, первого девятитомника, как раз из «Чистого понедельника». — Авт.).

Но этот кулек был асфальтовый.

Понемногу его широкая горловина поднималась, так что в конце концов кулек, края которого уходили в небо, стал вертикально — как раз, чтобы Кто-Нибудь насыпал в него сверху небесных ягод.

Но ягод не было.

И под рев «Принять вправо! принять вправо и остановиться!» автомобили стали сползать в низ кулька. Но аварий было удивительно мало, только один «бентли» перевернулся, из него выбрались двое, кое-как уцепились за косую стенку кулька — и тут же были скручены полицейскими, выскочившими из проползавшего вниз по спирали броневика с зарешеченными окнами. На пострадавших немедленно надели наручники и засунули в броневик, при этом ор усилился: «Просим не нарушать правила дорожного движения! К нарушителям ПДД будут приняты гуманные меры!»