Жанна д'Арк. «Кто любит меня, за мной!» - Наталья Павлищева

У девушки перехватило горло, похоже, ей помогать никто не собирался! Холодно потребовав, чтобы хоть артиллерия поддержала их огнем со своей стороны, когда начнется штурм, Жанна отправилась домой хоть чуть поспать, утром еще до рассвета ей надо быть на левом берегу, в Сен-Огюстене. Уезжая оттуда, девушка потребовала, чтобы штурм без нее не начинали, но она уже ни на кого не надеялась.

Сильно ныла поврежденная нога (даже не заметила, где и когда содрала большой лоскут кожи), а мысли роились в голове совсем не веселые. Проваливаясь в сон, она думала о том, что воевать приходится не только с врагом, но и с собственными капитанами. Чего они все осторожничают?! Точно дофин своим сонным видом заразил остальных! Последней мыслью засыпающей девушки было: хорошо, что с ними нет дофина Карла, перед каждым штурмом дней десять совещались бы. Нет, не перед штурмом, а перед шагом…

Проснулась она до света и очень удивилась, обнаружив перед домом Буше, в котором жила, огромную толпу вооруженных чем попало горожан, готовых отправиться за ней на штурм Турели хоть вплавь. Всеобщему запалу пришлось подчиниться и графу Дюнуа, хотя как же ему не хотелось идти на поводу у Девы!

Рассветные лучи еще не тронули землю, а по реке уже засновали туда-сюда лодки, перевозя и перевозя людей с правого берега на левый. Это прекрасно видели в Турели, Гласдель даже сам поднимался, чтобы убедиться, что французы готовятся к штурму, но не боялся совершенно. Из форта к Толботу еще вчера отправился гонец и до рассвета успел вернуться обратно. Толбот и Гласдель договорились, что как только через пару дней форт оттянет на себя достаточное количество французов (они не сомневались, что осада меньше не продлится, слишком сильны укрепления Турели и слишком удачно она расположена, чтобы сдаться быстро), Толбот ударит по Орлеану, только не там, где его ждет барон де Ре, а северней, через ворота Вернье, которые защищены хуже.

Форт Турель действительно прекрасно расположен и хорошо защищен. То, что французы взяли Сен-Огюстен, им мало поможет. Между Огюстеном и стенами Турели несколько сотен шагов, и все пространство простреливается, недаром Гласдель так требовал уничтожить всякую растительность на этом участке, словно чувствуя, что пригодится. И ров перед насыпью отменный, и сама насыпь тоже очень крутая. Турель неприступна, и горе тому, кто попытается ее штурмовать хоть с какой стороны.

Но французы готовились к штурму. Неужели их капитаны не понимали, что лишь потеряют людей в этой безумной попытке?! Или так поверили в свою ведьму? Ну что ж, тем лучше для англичан, при штурме Турели эта ведьма найдет свою погибель и французы падут духом. Ведь если очень во что-то верить, а потом это что-то потерять, вместе с верой пропадет и способность сопротивляться. Гласдель и Толбот едва ли не потирали руки: глупые французы снова попадались в ловушку! Предстоял еще один «день селедок», только в размерах целого Орлеана. Толботу вовсе не хотелось, чтобы Фастольф успел подвести войска и лавры победителя достались ему одному, а Гласдель, в свою очередь, не очень желал помощи Толбота по той же причине. Каждому хотелось вполне вкусить радости зваться погубителем огромного числа французов и той самой ведьмы, которой эти глупцы так гордятся.

А ненавистная годонам Жанна, стоя на стене Огюстена, прикидывала, как надо штурмовать. Впереди открытое пространство, куда будут бить орудия осажденных, потом ров, из него выбираться нелегко, потом высокая насыпь, и снова стрелы и пули, а потом еще и стена, откуда не протянут руку помощи. Конечно, из Орлеана поддержат огнем своих орудий, но эта поддержка хотя и нужна, дела не решит. Самое страшное – начать штурм и не испугаться первых шагов под огнем противника. И убедить можно только своим примером, ее знамя должно быть впереди, за треугольным стягом с именем Иисуса французы пойдут, не раздумывая, в них уже есть вера в это знамя.

Но это значит, больше всего стрел и снарядов полетит именно в нее, она станет для годонов из Турели лакомой мишенью. Страшно? Да, конечно, но Жанна о себе уже не думала, если она не пойдет впереди, то как сможет требовать этого от других?

Ла Гир подошел, кивнул на ровный участок перед рвом:

– Там открытое место. Солдатам будет страшно бежать через это место.

– Вижу, я сама побегу впереди со знаменем.

– Почему ты, Дева? Ты командуй. – Этьен помнил их решение любой ценой отвлекать Деву от опасных действий. Все остальные давно об этом забыли, а он помнил. Но она подняла недоуменные глаза:

– Если не я, то кто же? – И чуть задумчиво повторила еще раз: – Кто же, если не я?

Бывалый вояка, опытный капитан, много перенесший и много раз ходивший в атаку, замер, потрясенный простотой этих слов. Действительно, кто, если не я? Если бы каждый задал себе этот вопрос, годонов давно не было бы на земле Франции. И Ла Гир понял, что Дева пойдет в атаку первой, неся свое знамя, а за ней пойдут остальные, потому что за этим знаменем ничего не страшно. А вот ему самому страшно было, не за себя, за нее, маленькую деревенскую девчонку, взявшую на себя ответственность за всю Францию.

– Береги тебя Господь…

Когда открылись ворота форта Огюстен в сторону Турели, над обоими фортами прозвучал серебряный голос:

– Кто любит меня, за мной!

Она действительно пошла первой, пробежала открытое место, и ни один снаряд не задел, все это не глядя, спиной чувствуя, что бегут, что не оставили одну, спустилась в ров, умудрилась вылезти наверх… Вокруг уже бежали с осадными лестницами, карабкались, опережая один другого, а сверху летели стрелы, камни, сыпались ядра…

Еще немного, вот уже стена, к ней нужно приставить осадную лестницу, только постараться упереть прочно, чтобы в важный момент не покачнулась, не съехала, не подвела, это Жанна помнила еще из дома, однажды она оказалась на земле вместо крыши сарая из-за того, что поставила лестницу как попало. Но теперь-то она опытная, поставила как надо, занесла ногу на первую ступеньку… и вдруг… Что-то сильно толкнуло под левую ключицу, от резкой боли и толчка Жанна покачнулась, падая на руки подоспевших солдат. Лучник годонов оказался метким, стрела угодила точно в место сочленения панциря и наплечника и вонзилась на глубину половины ладони. Девушка потеряла сознание.

По рядам прокатилось: «Дева убита!» Большего ужаса было трудно ожидать, штурм не просто захлебнулся, теперь солдаты бежали обратно, своими телами прикрывая безжизненное тело Жанны от вражеских стрел.

Очнулась она уже на траве в форте Огюстен. Над ней склонился оруженосец Жан д’Олон, освобождая от панциря. В следующее мгновение Жанна поняла, что ранена, что стрела торчит из тела, из-за этого кровью залито все. Но обидней всего не ранение, девушка вдруг сообразила, что, чтобы перевязать ее, оруженосцу нужно снять или срезать ее рубашку, обнажить не просто тело, а плечо и грудь. Стало невыносимо больно и обидно! Дева называется, оголиться перед мужчинами! Рывком сев, она попыталась закрыться руками. Жан недоуменно уставился на Жанну:

– Нужно вытащить стрелу и перевязать. Будет больно, но вытерпеть можно.