Под скорбной луной - Карен Одден

рубанул рукой воздух. — Жаль, не знал, что Перселл пьян! Ни за что не пустил бы его на борт, что бы там ни говорил инженер.

— Что известно о личной жизни Шмидта? О покойной жене, о семье?

— Боюсь, крайне мало, — вздохнул Гаррисон.

Я уперся локтями в столешницу и сплел пальцы.

— Вы не упомянули о столкновении с баржей при выходе из Миллуолла.

Капитан на мгновение растерялся.

— Ну, тот инцидент вряд ли имел отношение к «Принцессе Алисе». Да и не столкновение там было, а так, тычок. На барже признали свою вину — они ведь пересекли наш курс. Пришлось подписать несколько бумаг, и нам разрешили следовать дальше. — Он задумчиво поскреб подбородок. — Я в свое время год служил в портовой комиссии по расследованиям и оттуда вынес убеждение, что следует сосредоточиться на главной задаче. Излишняя информация лишь мешает.

Что ж, справедливо…

— Насколько мне известно, вы — один из владельцев «Замка Байуэлл».

— Владею одной шестьдесят четвертой.

— Пытались ли вы прибавить скорость, чтобы не упустить отлив?

Гаррисон побарабанил пальцем по подлокотнику стула.

— Мистер Корраван, нам все равно не удалось бы нагнать потерянное время, так что нет. Не пытался. Попали бы в благоприятное течение — так тому и быть. Однако безопасность важнее скорости. Нельзя жертвовать одним ради другого. Это редко окупается.

— Расскажите о подменном лоцмане — Конвее. Как вышло, что вы его заполучили?

— Я, как обычно, отправил сообщение мистеру Шмидту за три дня, просил его прибыть на судно к девяти утра. Было уже половина десятого, и я решил: лоцмана что-то задержало. По счастью, под рукой оказался мистер Конвей.

— Как вы его нашли?

— Он сидел в приемной начальника порта, ожидал расчета за предыдущий рейс. Все получилось совершенно случайно.

Случайно? Или кто-то срежиссировал появление Конвея? Во мне вновь зашевелились подозрения.

— Он был единственным свободным лоцманом в порту?

— Ну, во всяком случае, в конторе других не было. Я зашел — он сидит на лавке. Там что-то перепутали с суммой выплаты, так что Конвею пришлось дожидаться клерка. Впрочем, мне показалось, что он, в отличие от многих в подобных обстоятельствах, особо не нервничал.

Искал причину задержаться в конторе, рассчитывал на приглашение на борт «Замка Байуэлл»? Мои подозрения усилились.

— Что еще можете сказать о Конвее?

— Да собственно, ничего, — вскинул брови капитан. — Я ведь только там с ним и познакомился. Начальник порта за него поручился, показал его послужной список. Двадцать лет, четыре сотни рейсов вверх и вниз по Темзе. Мне этого было достаточно.

— Конвей выполнял ваши указания?

— До последней запятой.

— Никаких признаков опьянения?

— Совершенно никаких!

— После столкновения вы его видели?

Гаррисон заколебался.

— Было темно, на борту царила неразбериха… Сразу после крушения я побежал на корму — надо было спускать спасательные шлюпки. Возможно, Конвей последовал за мной, ведь мы все равно встали на якорь. Но вроде бы он мне на глаза не попадался.

— Нам пока не удалось его разыскать, — объяснил я. — Прошло два дня, а от Конвея ни слуху ни духу. У вас нет предположений, где он может быть?

— Ни единого, — с удивлением произнес Гаррисон. — Учитывая заголовки в газетах, я на его месте попытался бы обелить свое имя. У меня есть его адрес. Поскольку Конвей выполнял с нами первый рейс, я хотел занести его данные в судовой журнал. — Он вытащил из кармана потрепанную записную книжку и полистал страницы. — Лок-мьюз, номер три.

Я сделал пометку в блокноте, надеясь, что адрес подлинный.

— Нанесу ему визит.

Было уже почти десять. Я поблагодарил капитана и проводил их с Даймлоу до кэба. Как только они отъехали, у дверей появился еще один экипаж, и на землю спрыгнул Винсент.

— Доброе утро, Корраван.

— Доброе утро, сэр.

Мы прошли в кабинет. Винсент тихо прикрыл дверь и аккуратно поставил стул, который только что освободил Гаррисон, прямо напротив стола. Усевшись, заговорил:

— Заметил, что от вас вышел капитан Гаррисон. Наверное, вы обсуждали публикации в прессе?

— Они на пару с инженером клянутся, что Перселл — завзятый пьяница. — Я развел руками. — Капитан настаивает, что не пил ни капли, и за экипаж ручается. У меня нет причин сомневаться в его словах, сэр.

— А лоцман-ирландец, мистер Конвей? — вопросительно глянул на меня директор.

При слове «ирландец» я невольно напрягся.

— Гаррисон говорит, что Конвей все время был у штурвала и приказам подчинялся беспрекословно. Никаких признаков опьянения капитан за ним не заметил.

Винсент глянул мне в глаза.

— Хотел выяснить, полагаете ли вы, что его национальность имеет значение, учитывая инциденты в Ситтингборне и Уайтчепеле.

Я понял, куда клонит директор, и мне это не понравилось.

— У меня такого предубеждения нет. Неужели вы считаете важным сигналом анонимное письмо, которое получил Ротерли?

— Вовсе нет. Мы с вами прекрасно знаем, что на анонимки полагаться нельзя.

Винсент слегка наклонился ко мне. Впрочем, с ним все иначе, чем со мной. Чем незначительнее жест, тем сильнее чувства, которые он выражает.

— И все же, Корраван… Я обязан задать вам вопрос, который интересует не столько меня, сколько тех, кто может сунуть нос в наше расследование. — Дождавшись моего кивка, он продолжил: — Сможете ли вы забыть о своей естественной лояльности к соотечественникам на время следствия?

Я приложил немалое усилие, чтобы мой голос звучал бесстрастно. Постарался изгнать из него нотки оборонительного тона.

— Мне противна сама мысль, что ирландец или группа ирландцев решили сотворить подобное. — Я помолчал, вспоминая жуткую ночь на Темзе и тот кошмар, что только-только предстал перед моими глазами в ангаре газового завода. — Те ирландцы, которых я знаю, сделать этого не могли. С чистой совестью задержу любого, кто приложил руку к катастрофе. Если на реке имела место спланированная акция, то это не что иное, как убийство невинных людей.

Теперь помолчал Винсент.

— Что вы знаете о Тимоти Луби? Точно ли он сумасшедший, как порой говорят?

Меня удивил его вопрос, и ответ пришлось обдумать.

— Нет, — медленно начал я. — Сомневаюсь, что Луби сумасшедший. — Похоже, директор ждал продолжения, так что я припомнил некоторые речи Луби, которые без всяких купюр читал в ирландских газетах. — С его методами согласиться невозможно, однако считаю, что он доведен до крайности.

— Неужели? — вскинул брови Винсент.

— Когда в Ирландии не уродилась картошка, за пять лет от голода, дизентерии и тифа умерло не меньше миллиона ирландцев, потому что Англия не помогла республике зерном.

Я остановился, ожидая, когда до директора дойдут мои слова.

— Вместо этого зерно продали за границу, — мрачно подтвердил Винсент, и я кивнул.

— С точки зрения Луби, несчастья ирландцев