Мистер Эндерби изнутри - Энтони Берджесс
Шрифт:
Интервал:
— Io ti amo[53].
Она улыбнулась и стиснула его руку. Эндерби, латинский любовник.
Тепло, волнение, чувство омоложения, благополучно пережитая посадка (стюардесса самодовольно ухмылялась на выходе, как будто сама после полетной беременности произвела аэропорт на свет; американец, который выставил Эндерби из сортира, начал отчаянно щелкать). В клочковатой процессии к зданиям Кьямпино[54], раскинувшимся в жаркой погоде медового месяца, Эндерби, как на чистой странице, видел на плоском голом летном поле формулу своей новой свободы, то есть освобождения от своей старой свободы. Тощий, как Кассий, и мрачный, как Каска[55], таможенник-римлянин грубо дернул «молнию» саквояжа Весты и продемонстрировал всему залу новую ночную рубашку. Мрачно подмигнул Эндерби, что тот принял за доброе предзнаменование, хотя лицо у мужчины было изголодавшееся, и поэтому он доверия не заслуживал. Жирный водитель автобуса, трясясь по Аппиевой дороге, пел какую-то масленую заунывную арию с amore[56], вызывая тем самым доверие. А потом — у-ух! — опять холодная вода, когда солнце заволоклось тучами над мшистым акведуком, развалиной выросшим из сухой травы над старыми плитами, лежавшими, как крупные лепешки дерьма, под рекламой бензина в полосатых комических красках. Американец из сортира кормил свои камеры, словно усевшихся на коленях ручных собачек. Тем временем Эндерби все больше угнетало ощущение путешествия по мясницкой лавке дурной истории средь ребристых скелетов, уже насильно напичканных кусками гнилой империи. Сразу за пределами поля его зрения спокойно стояли ростры, на которых покоились в виде какого-то хора Сенеки усмехавшиеся безносые древние римляне, разжиревшие на сицилийской кукурузе и на крови гладиаторов. Они будут присутствовать в медовом месяце; это их город.
По прибытии к аэровокзалу на виа Национале солнце вдруг полыхнуло пожаром на сиропном заводе. Неимоверно сильный карлик-носильщик донес их вещи до отеля всего за несколько домов, и Эндерби дал ему на чай слишком легкие подозрительные монеты. В вестибюле отеля их с поклонами встретили и приветствовали неискренними золотыми улыбками.
— Синьор Эндерби, — сказал синьор Эндерби, — и синьора Бейнбридж.
— Нет-нет-нет, — сказала синьора Эндерби.
— Еще не привык, понимаете, — улыбнулся Эндерби. — У нас медовый месяц, — объяснил он администратору, суетливому римскому карлику, который подхватил:
— Медовый месяц, а? Я шчитал, все вовсем раззабыли про медовый месяц. Давно у меня не бывало медового месяца, — с сожалением признал он.
— Слушайте, — сказала Веста, — я не совсем хорошо себя чувствую. Нельзя ли проводить нас… — Мгновенно раздались крики, началась беготня, перетаскиванье чемоданов.
— Дорогая, — сказал озабоченный Эндерби. — Дорогая, в чем дело?
— Устала, и все. Лечь хочу.
— Дорогая, — сказал Эндерби.
Вошли в лифт, сплошное рококо филигранной работы, в хрупкую воздушную клетку, поднявшую их на этаж, вымощенный венозным мрамором. Эндерби с интересом увидел открытый римский туалет, но отмахнулся от интереса. С теми временами покончено. Номер им показал молодой человек в пиджаке винного цвета с плоско расплющенным носом, вопиющим противоречием мифу о римском профиле. Эндерби дал ему несколько ничего не стоящих кусочков металла и спросил vino. (Эндерби заказывает vino в Риме.) Молодой человек яростно замахал руками сам себе, потом с напряжением поднял одну, стиснув зубы, словно тягал смертельную тяжесть, демонстрируя Эндерби пространство между ними, — бутылку воздуха с рукой-донышком и рукой-горлышком.
— Фраскати, — зловеще кивнул он и вышел, кивая.
Эндерби повернулся к жене. Та сидела на обращенном к окну краю двуспальной кровати, глядя на виа Национале. Комнатка была полна уличным шумом — лязг трамваев, конский топот, «фиаты», «ламбретты».
— Устала, устала, устала, — проговорила Веста, снова с синими дугами под глазами, с утомленным в резком римском свете лицом. — Совсем никакая.
— Это не?.. — осведомился Эндерби.
— Нет, конечно. Сегодня ведь наша свадьба, правда? Все будет в полном порядке, когда отдохну. — Она сбросила туфли, и — Эндерби сглотнул — быстро стянула чулки. Он отвернулся к скучному виду улицы: столичная строгость, никаких сверкающих южных зубов, никаких песен. В магазине через дорогу, будто нарочно для Эндерби, специально выставлены в витрине уцененные религиозные образы, дурно раскрашенные агиографии в фестонах из четок-бусинок. Когда он опять повернулся к постели, Веста уже лежала с непокрытыми тонкими руками и плечами. Не пышная женщина; тело соответствует допустимому женскому минимуму. Так и надо. Эндерби однажды застал мачеху пыхтевшей от напряжения, раздевавшейся в ванной в одном из редких случаев мытья целиком, с трясущейся плотью, с болтавшимися, словно колокола, грудями. Он содрогнулся при воспоминании, губы его, произнесшие «б-р-р-р», на миг стали мачехиными, трясшимися от холодной губки. Раздался стук. Эндерби читал Данте с английским подстрочником; и знал: там есть строчка со словом «войти». Принялся рыться в памяти и обнаружил его в тот момент, когда дверь отворилась.
— Оставь надежду, — провозгласил он на прекрасном тосканском, — всякий, кто сюда[57]… — Нерешительно заглянул длиннолицый официант. Потом вошел с подносом и вышел, не дожидаясь чаевых. Эндерби, свихнувшийся англичанин, вздохнул и налил вина. Дурное предзнаменование. Как у Байрона, который проснулся в брачную ночь и принял пламя в камине спальни за адское. Он сказал:
— Дорогая. Может быть, выпьете, дорогая? — И сам жадно глотнул. Очень милое винцо. — Поможет заснуть, если вы собираетесь спать. — Она утомленно кивнула. Эндерби налил другой стакан, золотая моча полилась в чистом свете, с икотой выходя из бутылки. Протянул ей, она приподнялась, чтобы выпить. Эндерби с любовью и жалостью увидел на ее плечах свою руку, помогавшую сесть. Она выпила полстакана и сразу, к ошеломлению и ужасу Эндерби, лихорадочно отреагировала. Оттолкнула его и стакан, соскочила с кровати, надув щеки, побежала босиком к умывальнику, схватилась за края, застонала, и ее стало рвать. Очень озабоченный Эндерби пошел следом и встал рядом с ней, стройной и беззащитной в минимальном несоблазнителном летнем белье.
— Это ваш ленч выходит, — пояснил он, наблюдая. — Жирноватый, правда? — Дальнейшие стонущие позывы. Он плеснул воды из бутылки.
— Ох, боже, — простонала она. — Ох, Иисусе. — Открутила оба крана, и ее вновь стошнило.
— Выпейте воды, — предложил Эндерби. Она хлебнула из протянутого стакана и снова срыгнула, но на этот раз больше водой, богохульно постанывая между спазмами. — Вот, — заключил Эндерби, — сейчас вам будет лучше. Поганый пудинг подавали. Сплошной джем.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!