Мистер Эндерби изнутри - Энтони Берджесс

— Ну, — сказала Веста, — что же это вы делаете, что себе думаете? И где это вы были? — Эндерби себя чувствовал как бы провинившимся пасынком — единственное ему реально известное чувство, — глядел на нее, повесив голову. Она была великолепна в платье цвета бледно-желтого нарцисса с широкой юбкой, с блестящими гладкими волосами цвета пенни, с летне-медовой кожей, вновь здоровая, глаза зеленые, широкие, грозные; в высшей степени великолепная и желанная женщина. Эндерби сел и пробормотал:

— Понимаете, это все Роуклифф.

Она скрестила обнаженные руки.

— Вы же знаете Роуклиффа, — мямлил Эндерби и добавил в смиренной попытке смягчить преступление из преступлений: — Он во всех антологиях.

— Скорей всего, во всех барах, если я что-нибудь знаю про Роуклиффа. И вы с ним. Честно предупреждаю вас, Харри. Держитесь подальше от таких, как Роуклифф. Так или иначе, что он делает в Риме? Все это звучит для меня подозрительно. Что он вам говорил? Что рассказывал?

— Сказал, лирический поэт все равно что автогонщик; что вы снизошли до брака со мной для того только, чтоб упоминаться во всех биографиях, разделить мою вечную славу и почести; сказал, мой поэтический дар умирает, и что я после этого буду делать. Потом отключился, пришлось помогать выносить его, и от этого мне очень пить захотелось. Потом долго не мог такси поймать, не мог вспомнить названье отеля. И поэтому опоздал. Но, — заметил Эндерби, — вы ведь не говорили, когда возвращаться. Правда? Вообще ничего не сказали.

— Вы отправились с аккредитива деньги получить, — напомнила Веста. — Должны были здесь оставаться, со мной. Прекрасное начало медового месяца, шляться с такими, как Роуклифф, пить и выслушивать ложь о жене.

— Почему ложь?

— Этот мужчина прирожденный лжец. Все время пытается делать мне пассы.

— Когда? Откуда вы его знаете?

— Ох, он был каким-то там журналистом, — объяснила Веста. — Вечно всем мешал да болтался вокруг. Может быть, здесь с кино связан, просто рядом толчется. Смотрите, — очень сурово предупредила она, — впредь без меня никуда не ходите, понятно? Вы просто не знаете света и слишком наивны для жизни. Мое дело за вами присматривать, нести за вас ответственность.

— А мое? — спросил Эндерби.

Она чуть улыбнулась. Бутылка фраскати, заметил Эндерби, оставленная им в спальне на три четверти полной, теперь опустела. Веста безусловно поправилась. На улице стоял мягкий ранний римский вечер.

— Что сейчас будем делать? — спросил Эндерби.

— Пойдем поедим.

— Рановато немножечко, правда? Не считаете, что надо выпить чуточку перед едой?

— Вы достаточно выпили.

— Ну, — сказал Эндерби, вновь взглянув на пустую бутылку фраскати, — вы и сами неплохо заправились. Да еще на голодный желудок.

— Ох, я внизу пиццу заказывала и пару клубных сандвичей[76], — призналась Веста. — С голоду умирала. И сейчас умираю. — Вытащила из гардероба накидку цвета бледно-желтого нарцисса, прикрыть голые плечи от вечерней прохлады или от итальянской похоти. Она распаковала вещи, заметил Эндерби; плохо ей было очень недолго. Они вышли из спальни, спустились по лестнице, не доверяя хрупкому филигранному очарованию лифта. В коридорах, в вестибюле отеля мужчины откровенно восхищались Вестой. Щипачи за попку, вдруг понял Эндерби, все итальянцы — щипачи за попку, чтоб их разразило; вставала проблема. Наверно, в такой отсталой стране до сих пор бывают дуэли по вопросам чести? Эндерби шел по виа Национале, отставая от Весты на шаг, кисло улыбаясь рекламным щитам на фонарных столбах. Неприятностей не хотелось. Он никогда раньше не понимал, какую ответственность накладывает жена.

— Мне говорили, — сказала Веста, — есть одно заведеньице на виа Торино. Харри, чего вы отстаете? Дурака не валяйте, на вас люди смотрят.

Эндерби подскочил к ней сбоку, но тайком от нее прикрывал на ходу ее зад ладонью, установленной в шести дюймах, как бы греющейся у огня.

— Кто говорил?

— Джиллиан Фробишер.

— Эта самая женщина, — объявил Эндерби, — чуть не убила меня своим сюрпризом из спагетти.

— Вы сами виноваты. Тут направо.

Ресторан был полон мутных зеркал, сильного запаха подвальной сырости и очень старых хлебных крошек. Официант с сизыми впалыми щеками доверия не внушал, украдкой пытаясь заглянуть в decolletage[77]Весты. Эндерби недоумевал, почему итальянскую кухню окружает такой ореол славы. В конечном счете она сводится к немногочисленным алломорфным формам пасты и нескольким соусам; единственное мясо в Италии — телятина. Тем не менее Эндерби прочел «говяжий бифстек» и заказал со слабой надеждой. Изголодавшаяся Веста уминала минестроне, тарелку равиоли, какое-то месиво из спагетти, макала листья артишоков в масляный уксус. Эндерби начал разогреваться после пол-литра фраскати, когда прибыл мнимый бифштекс. Белый, тоненький, на холодной тарелке.

— Questo é vitello[78], — сказал официанту Эндерби, который до жизни с Вестой довольствовался жуткой похлебкой и зачерпывал ложкой из банки с джемом, теперь же смотрел на бифштекс с неумолимым гневом гастронома.

— Si, é vitello, signore[79].

— Я бифштекс заказывал, — вскричал разъяренный Эндерби, неотесанный англичанин за границей, — а не какую-нибудь недоделанную телятину. Да и телятина пережарена, — добавил он с поэтической заботливостью о точности выражений. — Пусть придет управляющий.

— Ну-ка, Харри, — одернула его Веста. — Хватит нам на один день скандалов, правда? Видите, на вас люди смотрят. — Вокруг с выпученными глазами рубали едоки-римляне, самозабвенно болтая друг с другом. Эндерби они игнорировали; видели таких типов раньше. Пришел управляющий, маленький, жирный, с шустрыми черными глазами, тяжело дышавший от подавленного негодованья на Эндерби.

— Я, — сказал Эндерби, — заказал говяжий бифштекс. А это телятина.

— Это одно и то же, — сказал управляющий. — Теленок — корова. И говяжий бифштекс из коровы. Значит, говядина — это телятина.

— Вы, — сказал Эндерби, разъяренный силлогизмом, — пытаетесь меня учить, что бифштекс, а что нет? Пытаетесь научить меня правильным выражениям на моем собственном языке, черт возьми?

— Харри, что за выражения, что за выражения, — неуместно заметила Веста.

— Да, на моем собственном языке, черт возьми! — вскричал Эндерби. — Он думает, будто владеет им лучше меня. И вы собираетесь за него заступаться?