Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма - Александр Ливергант

«Работы ничтожно мало, – жалуется он Маккейлу в письме от 26 июня 1930 года. – Я переделал действующих лиц в графов и дворецких с таким успехом, что, когда поставил точку, было созвано совещание и изменён весь сюжет, главными героями стали герцог и дворецкий. Теперь, стало быть, придется всё переделывать. Работаем ввосьмером. Система следующая: А. придумывает основную идею, В. помогает А. ее осуществить, С. пишет сценарий, D. набрасывает первый вариант диалогов, после чего текст пересылается мне, чтобы я придал ему окончательный блеск. И, в заключение, сценаристы E. и F. переписывают всю историю с начала до конца, и мы вновь принимаемся за работу. Свою часть работы я мог бы выполнить за одно утро, но на “MGM” убеждены, что мне понадобится никак не меньше двух месяцев».

Вудхаус не упоминает, что Талбергу (как было с рассказом «Розали», который Вудхаус должен был переделать в сценарий) уже после начала съемок ничего не стоило работу приостановить – на том основании, что «интерес к мюзиклу повсеместно падает».

К началу следующего, 1931, года падает интерес и к Вудхаусу. Деньги Талберг продолжает платить исправно, а вот работы поубавилось: теперь известного писателя используют, главным образом, как автора «дополнительного диалога» – что бы это ни значило. Вудхаус, понятно, не тужит. И, конечно же, не удивляется; как заметил рассказчик в «Веселящем газе»: «Я пробыл в Голливуде достаточно, чтобы ничему не удивляться». Пишет свое (роман «Большие деньги»), принимает – без большой, правда, охоты – гостей, с приездом Этель их с каждым днем становится всё больше.

«Начинает она с того, что приглашает на ленч одну пару, – жалуется он Маккейлу в апреле 1931 года. – Потом спохватывается: “Нужно позвать еще одну, чтобы первой паре не было скучно”. И число гостей удваивается. В результате у нас обедает весь Голливуд. “А то ведь другие обидятся, если мы их тоже не позовем”, – говорит она. И на ленч приходит человек пятьдесят».

Чувства юмора, стало быть, не теряет, понемногу привыкает к синекуре. Его портрет, и вполне колоритный, набросала в это время близкая подруга Леоноры Морин О’Салливан:

«Большой, приветливый, очень английский, какой-то неуловимый, скорее забавный, чем язвительно остроумный… Так и вижу его: неподвижно, точно тюлень, лежит на спине в бассейне, жмурится на солнце, поглядывает на выступающие из воды пальцы ног и на густо-синее калифорнийское небо. Обдумывает, должно быть, что́ собирается написать».

Кто бы мог подумать, что этот «приветливый, забавный английский тюлень» перед самым отъездом из Калифорнии в интервью «Los Angeles Times» покажет зубы, продемонстрирует «черную неблагодарность». К нему, как говорится, со всей душой, а он…

«За то, что я год бездельничал, мне заплатили 104 000 долларов, – сообщает он интервьюеру. – Ума не приложу, за что. Кинопромышленность меня повергла в смятение… Они были со мной так милы, а я, получается, их обманул… Когда я закончил “Розали”, они от души поблагодарили меня и сказали, что вряд ли воспользуются моей работой – мюзиклы, дескать, ныне не в чести. Чудеса, не правда ли? Если им нужны только громкие имена, то обходятся им эти имена, согласитесь, недешево».

Есть у Вудхауса оценки Голливуда и куда более резкие. Например, в рассказе из голливудской жизни «Кивальщик»:

«Объяснить несведущему, как распределяются обязанности в киноиндустрии, совсем не так просто… Кивальщик чем-то напоминает Подпевалу (Yes-Man), однако на иерархической лестнице стоит ниже. Задача Подпевалы – присутствовать на совещаниях и подпевать. Задача же Кивальщика, что следует из его должности, – кивать. Ответственное лицо высказывает какое-то мнение – и это сигнал Подпевале подпеть. И только после того, как все подпевалы подпели, наступает очередь кивальщиков. Они кивают».

А спустя много лет Вудхаус пошел в своей неблагодарности и язвительности еще дальше:

«Голливуд ужасно влияет на нравственность, – пишет он в «За семьдесят». – Он дышит обманом и лукавством… там наживаются на подлоге».

В том числе и художественном, мог бы он добавить. Кинобоссы требуют от сценаристов переписывать мрачные финалы знаменитых книг. Зритель бы оценил, считают многие из них, если в финале Грета Гарбо, исполняющая роль «Дамы с камелиями», а также Пат (фильм по роману Ремарка «Три товарища», сценарий Ф. Скотта Фицджеральда) останутся живы. Да и невеселый финал «Ромео и Джульетты» стоило бы «по-хорошему» переписать…

Вудхаус сравнивает «фабрику грёз» с каторжными работами – и это притом, что его работу, пусть и довольно бессмысленную, каторжной никак не назовешь.

2

После подобного расставания новая встреча с «MGM» представлялась весьма проблематичной – тем более что неожиданно, в расцвете сил и лет умирает симпатизировавший писателю сам Ирвинг Талберг. И тем не менее, Вудхаус проводит в Голливуде еще год, с осени 1936-го по осень 1937-го. Живут теперь Вудхаусы не в центре, на Бенедикт-Кэнион-драйв, как в 1931 году, а «на выселках», высоко над городом, на Анджело-драйв, отчего светская жизнь Вудхаусов, несмотря на все потуги Этель, существенно затруднена.

Однако же теплится. «Жизнь, – как Вудхаус выразился в письме Таунэнду (январь 1937 года), – веду здесь тише некуда», но эта тихая жизнь всё же не ограничивается сочинительством, бассейном (зима – особенно не поплаваешь), гольфом и многочасовыми прогулками в одиночестве и в обществе горячо любимых пекинесов – Мисс Мигалки и совсем еще юного Чудика. Верно, людей вокруг немного (Этель безутешна), но кое-кто всё же есть. Есть подруги Леоноры и, прежде всего, Морин О’Салливан, с ней можно посплетничать о нравах и образе жизни здешних знаменитостей. Есть прославленный композитор Джордж Гершвин, живущий в Беверли-Хиллз. Есть соседи по Анджело-драйв, актеры и такие же страстные крикетисты, как Вудхаус, – Обри Смит и Нельсон Эдди. Имеется и молодой, симпатичный немец Вернер Плак; он пробуется в «Paramount Pictures» на роль первого любовника, пока же промышляет торговлей вином. В жизни Вудхаусов Плаку в самом скором времени предстоит сыграть немаловажную роль.

И, наконец, есть двадцатилетняя Франсес Мейер, секретарь Вудхаусов; Этель наняла ее перепечатывать рукописи мужа, но Вудхаус прекрасно справляется с этим сам, да и никому столь важное дело не доверит. В результате Франсес в доме Вудхаусов используется не по назначению: в качестве водителя, почтальона, консультанта (за неимением Леоноры), да и просто друга дома. Первую половину дня Франсес, как говорится, на подхвате, обязанности исполняет самые разнообразные, вторую же – «работает» членом семьи. После раннего обеда сажает к себе в машину Вудхауса, Мисс Мигалку и Чудика и везет писателя сначала в английскую булочную за пирожными (с возрастом Плам стал сластеной), а на обратном пути – в местную библиотеку обменять книги. По возвращении пьет с хозяевами чай. А порой, по настоянию Плама, который души в ней не чает, остается ужинать.

«Он был очень-очень легкий человек, – вспоминает Франсес уже 90-летней старухой, в интервью, которое дала в 2002 году. – С ним можно было говорить о чем угодно – не то, что с Этель, с ней бывало трудновато. Он-то всегда был доволен жизнью…»