7 способов соврать - Райли Редгейт

Я слышу, как подруга с чем-то возится, – очевидно, с одеялами.

– Пока, – прощается она. – Мне надо позаботиться о нашей ненаглядной упившейся Джун.

– Спокойной ночи, Лив.

Я ставлю телефон на подзарядку, кладу его на тумбочку и поворачиваюсь на бок, зарывшись в подушку.

Глаза не закрываются. Руки сами собой лезут в рот, и я ловлю себя на том, что опять кусаю ногти. Чтобы поберечь их, я сжимаю ладони в кулаки.

Коза драная. Оливия произнесла это так, будто ей плевать на оскорбление. Сколько раз она слышала такое? Сколько раз ей приходилось отбивать нападки дегенератов, не посвящая в свои проблемы ни меня, ни Джунипер?

Или только тебя она не посвящает, Клэр? – нашептывает мне внутренний голос.

Всё, ни о чем другом теперь думать не могу: меня опять оставили за бортом. Я зажмуриваюсь, ругая себя. Что называется, нашла время.

В три часа ночи с субботы на воскресенье льет дождь. То стучит, то не стучит по стеклу. Спи, велю я себе. Но сон не идет. А ведь на сцене, когда нужно сосредоточиться, мне удается управлять своим сознанием и организмом. Лежа здесь, я не в состоянии забыться, не говоря уже о том, чтобы вылезти из своей головы и скрыться в безопасном прибежище.

Ненавижу ночь. В это время, перед тем как наступает забвение, меня атакуют мысли, которые я гнала от себя весь день, с самого утра. Сегодня вращающийся барабан остановился на теме печали и на том, насколько она банальна. Люди во все времена были несчастны. Только последние лет сто – может, меньше – в обществе укоренилось мнение, что несчастье – это анормальность, что каждый человек имеет право на счастье. Бред собачий. Так не бывает. Готова поспорить, в России времен Григория Веселовского все крепостные, или крестьяне, или кто там еще наверняка пребывали в суперподавленном состоянии – по нашим меркам.

Посему последние три часа я просто лежу. Даже не знаю, что делать…

Слезы мне давно уже не помогают. С некоторых пор по ночам я просто смотрю в окно, пока крепкий сон не сковывает мое сознание, неспокойное, мятущееся, молчащее.

Стук в дверь моей комнаты. Я бросаю взгляд на стену, на часы в стиле ретро, что отец подарил мне на Рождество в седьмом классе. На них цитата из комедии Шекспира «Как вам это понравится»: «И каждый не одну играет роль»[40] – и ниже – маски театра комедии и трагедии.

Часы показывают шесть вечера. Я и не заметила, что день почти на исходе. Слава богу, что есть Интернет. Благодаря компьютерным играм я могу забыться дома, забиться в раковину собственного сознания, после чего наступает приятное оцепенение. В эти выходные я сутками режусь в «Блейд-Х». Несмотря на неудачное название, это отнюдь не дешевое лезвие, а шутер от первого лица с обилием плохо нарисованной крови.

Стук повторяется.

– Да, что? – откликаюсь я, в то время как мой аватар швыряет ящик в металлическую стену. Вываливается блестящий щит, который я цепляю на спину.

Дверь со скрипом приотворяется. Оливия проскальзывает в комнату, закрывает за собой дверь.

– Привет.

– Привет, – отвечаю я, не отрываясь от игры.

– Ты целый день в постели?

– Ага.

– Что хочешь на ужин?

– Я не голодна.

Зря я в пятницу села ужинать с сестрой и отцом. Надеюсь, Оливия не думает, что теперь это будет в порядке вещей. Мое позавчерашнее воодушевление давно улеглось.

– Что за игра? – Она подходит к столу, садится.

– «Блейд-Х».

– Судя по названию, увлекательная.

Я не отвечаю, убирая в ножны клинки, чтобы забраться на водонапорную башню.

– Ты много знаешь людей, которые играют в это? – спрашивает она.

– Игры не оставляют мне времени на социализацию, если ты об этом.

– Понятно, – говорит она. – Только ведь жить в затворничестве не так уж весело.

Я карабкаюсь на башню, снизу в меня летит град пуль. Я откатываюсь в сторону, начинаю взбираться по второй лестнице, оглядываюсь по сторонам. Где-то здесь должен быть вход…

– Я очень обрадовалась, когда ты в пятницу села ужинать с нами, а то в последнее время ты постоянно злишься, – не унимается Оливия. – Я старалась не быть назойливой, думала, это я что-то сделала не так.

Я почти не слушаю сестру. Я умираю на экране. Выбилась из сил, карабкаясь по лестницам, а на вершине водонапорной башни уже скапливаются мои враги, похожие на насекомых. Изнуренная, опустошенная, я просто не в состоянии им противостоять. Надо бы спрятаться – там, где безопасно.

– Один человек предположил, – продолжает Оливия, – что ты, возможно, переживаешь какую-то личную трагедию, вот я и подумала, если спрошу…

Потрясенная, я ставлю игру на паузу.

– Постой. Что?! «Один человек»? Ты просила у кого-то совета, как мне помочь?

– Что? Я не это сказала. – Оливия барабанит золотистыми ногтями по стеклянной поверхности моего стола. – Послушай, я знаю, что не вправе указывать тебе, на что ты должна тратить свое время, но…

– Вот именно. Это совершенно не твое дело.

– Но, Кэт, ты должна подниматься с постели. Ты должна нормально питаться. Нормально спать. Разве это так трудно делать? Элементарный повседневный минимум.

Я и не думаю отвечать. А что тут скажешь? С некоторых пор я превратилась в камень. У меня нет аппетита. Я перестала различать день и ночь. У меня нет никаких интересов, кроме занятий в драмкружке. Ну и плевать.

– Если ты сама не в состоянии справиться с собой, – говорит Оливия, – значит, кто-то должен тебе помочь. Мне не хотелось бы, чтобы это была я, ты же меня ненавидишь, уж не знаю почему, но…

– Ой, замолчи. Я тебя не ненавижу.

– Но и симпатии я у тебя не вызываю, – замечает Оливия, повышая голос. – Уж не знаю, с каких пор, так ты мне напомни, просвети! Я была бы очень признательна.

Я молчу. Смотрю на сестру и вспоминаю: вот в четвертом классе мы передаем записки, в пятом – лазаем по деревьям, в шестом – смотрим фильмы допоздна, в седьмом – читаем в свое удовольствие, сидя в одной комнате. Прекрасные годы пробегают перед моим мысленным взором в те моменты, когда она отчитывает меня, как сейчас.

– Мне никто не нравится, – говорю я сквозь зубы.

Оливия хранит молчание. Подозрительно. У меня мелькает мысль, что, возможно, я задела ее чувства.

Сестра отводит глаза, смотрит в окно. Неужели заплачет? На моей памяти последний раз она плакала, когда мы учились в начальной школе. Не уверена, что в ее аккуратно подведенных глазах еще сохранились слезные протоки.