Гончие смерти - Антон Грановский

– Что ж, – проговорил Хлопуша, – тогда нам, пожалуй, пора сбираться в путь?

– Пора, – кивнула Лесана.

Хлопуша стянул с печи старый дырявый зипун и набросил его на старуху. А затем пошел к сумке с провизией. Лесана проводила его удивленным взглядом.

– Я думала, ты прежде всего возьмешься за оружие, богатырь.

– Оружие мы не забудем, уж будь уверена. А вот харчи… Сама ведь сказала, что Первохода кормят объедками. Насколько же приятнее ему будет нас видеть, если мы принесем с собой пару ломтиков вяленого мяса.

Лесана не нашлась, что на это возразить.

– Пойду до ветру, – деловито сообщила она и зашагала к выходу.

Когда девушка вышла из избы, Хлопуша повернулся к Буйсилу и сказал:

– Эй, малый, подойди-ка.

Паренек подошел. Хлопуша окинул его подозрительным взглядом и спросил:

– Зачем ты нам помогаешь?

– Я должен вам помочь, – спокойно ответил тот. – Лесана попросила меня об этом.

– Гм… – Хлопуша озадаченно поскреб пальцами щеку. – Значит, «Лесана попросила»… Отлично. А ты не боишься пойти против своих?

Паренек улыбнулся:

– Не боюсь. Я все равно на этом свете уже не жилец.

Хлопуша немного поразмыслил над тем, можно ли считать данную причину исчерпывающей, но так ничего и не надумал. Тогда он спросил:

– А почему не жилец?

– Родители от меня отказались. Тетка Устинья со свету сживает, твердит день и ночь, что меня легче убить, чем прокормить. А надысь в деревне сход был, так там порешили меня выгнать.

– За что?

– Говорят, что я дочку старосты испортил.

– А ты испортил?

Буйсил покачал головой:

– Не. Я ей юбку в хлеву задрал, а тут братец ее прибёг и шум поднял.

– Выходит, ты не виноват?

– Выходит, нет.

– И что думаешь делать?

Буйсил пожал покатыми плечами.

– Не знаю. Может, голодом себя заморю.

Хлопушу передернуло.

– Мысль неплохая, – сказал он. – Но перед тем, как помирать от голода, не забудь хорошенько поужинать.

Скрипнула дверь, и в горницу вошла Лесана. Приступили к сборам. Улучив момент, Хлопуша шепнул девке на ухо:

– Как ты уговорила мальчишку?

– Никак, – тихо ответила та. – Просто сунула ему в рот щепоть особой травы.

– Ах, да. – Здоровяк насмешливо хлопнул себя ладонью по лбу. – Я ведь забыл, что ты у нас чаровница-травница. Только не глянется мне этот малый. Какой-то он оглашенный. Коли поднимет крик – нас даже из-под рогожи вынимать не станут, просто проткнут пиками, и делу конец.

– Не поднимет, – уверенно пообещала Лесана.

– Ты-то откуда знаешь.

– Знаю. Уж будь уверен.

Хлопуша прищурил светлые глаза и хмыкнул.

– Колдовские чары? Понимаю. Надеюсь, меня-то ты не околдовывала?

– Нет, – ответила Лесана. – А надо?

Здоровяк усмехнулся.

– Пожалуй, что нет.

В лесу стоял низкий туман. Поначалу травы будто курились дымом, но когда из-за деревьев выглянуло солнце, туман стал рассеиваться, оседая влагой на темных ветвях. Застучал по сосне дятел, заклевал на рябине дрозд, лес стал оживать от ночного сна.

Когда три отрока ввезли на паром телегу с провизией, туман еще стлался над широкой рекой. Паромщик, здоровенный детина с длинными черными усами и какой-то ободранной бородкой, глянул на телегу лукавым взглядом и сказал:

– Сегодня вы раньше обычного, ребята.

– Это чтобы ты не заскучал, Довгуш, – ответил ему Буйсил, поправляя рогожу, которой была накрыта телега.

Черноусый хмыкнул и неторопливо закрутил лебедку. Паром тронулся в путь.

– Что нынче везете? – поинтересовался паромщик Довгуш.

– все, как всегда, – ответил один из мальчишек. – Хлеб, лосиное мясо, мед.

Черноусый насмешливо прищурился.

– Дадите отведать медка старому паромщику?

– Охолони, Довгуш, – строго сказал ему Буйсил. – Отвяжись, пока я на тебя волхвам не пожаловался.

– Грубый ты, Буйсил. А я ведь тебя, когда ты был мальцом, на руках нянчил. Э, да что с тобой говорить.

Мерно и привычно накручивая лебедку, паромщик оглядел телегу и сказал:

– Много сегодня харчишек-то. Чего это ваши, деревенские, расщедрились?

– Не твоего ума дело! – звонко и сердито крикнул самый малый из отроков. – Ты знай себе крути лебедку.

– Ладно, ладно, – примирительно проговорил Довгуш и хмыкнул в черные усы.

Плыли долго. Наконец, впереди из тумана выплывало огромное каменное строение.

– Сколько там узников, Довгуш? – спросил вдруг Буйсил, совершенно неожиданно для себя, и тут же замолчал, испугавшись непотребного вопроса.

Однако паромщик ответил спокойно и незлобиво:

– Точно не знаю, малый. Но думаю, сотни три наберется. А может, и больше. Раз в седьмицу сюда кого-нибудь привозят.

– А тех, кто помер, увозишь ты?

– Что ты, милый. Кто будет возиться с мертвецами. Померших просто швыряют в воду, рыбам на прокорм. Знаешь, какие в этих местах сомы? По три пуда весом!

– Случаются и больше, – веско и деловито заметил один из отроков, белобрысый мальчишка с конопатым лицом. – Мой батяня за две седьмицы до Перунова дня вытащил из Казаринского омута сома на четыре пуда. От реки того сома вшестером тащили, о как!

– Что-то я не помню, чтобы вы делились таким большим сомом с общиной, – сказал другой мальчишка, рыжий и хмурый.

– Его у нас волхвы забрали, – ответил белобрысый.

– Значит, ты видел волхвов? – спросил у него Буйсил.

Тот слегка смутился, но ответил утвердительно:

– Конечно.

– И как же они выглядят?

Мальчишка нахмурился и глянул на Буйсила недовольным взглядом.

– Ты чего? – спросил его тот. – Позабыл?

– Батяня не велел говорить про волхвов – ни доброго, ни дурного.

– Так ведь ты уже сказал, – пробасил паромщик Довгуш, лукаво поглядывая на отроков и ухмыляясь в черные усы.

Мальчонка растерянно хлопнул глазами.

– Сказал?

– Конечно.

Мальчишки посмотрели на растерянную физиономию белобрысого товарища и рассмеялись.

Темно-серая громада Мории медленно наплывала на паромщика и его пассажиров. Темница имела в высоту саженей восемь и была сложена из огромных замшелых камней. На некоторых из них, пристально вглядевшись, можно было различить замысловатые знаки, оставленные сто лет назад резцом таинственных каменотесов.