Однажды в Карабахе - Ильгар Ахадов

тут армянин, там армянин…

Тот нехорошо покосился на него:

– Нет, что ты, все ждали вас, чтобы пришли и облагородили наш генофонд…

Гюля хихикнула. Ганмурад насупил брови. Прилизанный безнадежно начал протирать стекла очков и устало обратился к Длинному:

– Я просто умоляю вас продолжить рассказ и не отвлекаться.

Тот развел руки…

– Когда произошли те события, изменившие всю нашу счастливую, беззаботную жизнь, – начал он, – мы очень растерялись. Из Армении каждый день прибегали, приползали в Баку сотни азербайджанцев – обессиленные, обесчещенные, растерзанные, потерявшие не только кров, но нередко родных и близких. Они жаждали мести за свои страдания и унижения. А силы, которые разожгли костер под названием Нагорный Карабах, умело направляли их злобу на бакинских армян. Мы, городские жители, помогали беженцам чем могли, обустраивали их, но также помогали своим соседям-армянам безопасно покинуть родной им город, где они жили так счастливо, деля вместе с нами и радость, и горе. За какие-то пару лет после выступления этого подлеца-провокатора Аганбегяна – советника Горбачева – в Париже, где он “посчитал целесообразным” отторгнуть Нагорно-Карабахскую автономную область из состава Азербайджана и присоединить к Армении, в ужасном положении оказалась, наряду с другими семьями бакинских армян, и семья Манучаровых…

До сих пор помню сцены нашего расставания у парома. Рядом с родителями и родней, естественно, невозможно было дать волю чувствам, переполнявшим нас, но все понимали и делали вид, что не обращают на нас внимания. Мы же в тот горький час разлуки с болью сжимали друг другу руки и общались лишь полными от слез глазами. Так и стояли застывшие, мечтая хоть бы еще чуть-чуть продлить эти мгновения. Лишь когда родители Джулии осторожно потянули ее к парому, она тихо вскрикнула:

– Рома, я буду ждать! Слышишь, буду ждать!..

Я же не смог ей даже ответить от горького комка в горле…

Длинный замолчал, пустым взглядом уставившись в одну точку. И вообще, казалось, он находится в другом измерении и про нас, земных, совершенно забыл. Его плавно начатый рассказ околдовал, и мы завороженно ждали. Продлившиеся мгновения тишины первым нарушил Прилизанный, деликатно покашляв.

Длинный рассеянно посмотрел на него, постепенно возвращаясь в действительность. Тут в Бакинца опять бес вселился:

– Этот фильм я кажется видел – “Ромео, мой сосед”24, – он демонстративно опустошил содержимое носоглотки в видавший виды платок. – У кого-нибудь есть полотенце? Я хочу рыдать.

И, действительно, противно завыл.

– Смотрите-ка, у него слезы есть! – ехидно удивилась Гюля. – Да у любого бультерьера их больше.

– А сам как распинался по телефону перед своим армихоном. Брат, дорогой… – это Аталай поддержала Гюлю. – Наверное, бабки прочуял.

– Кто? Я!.. – ощетинился Бакинец.

– У тебя опять словесный понос? – наехал на него и Арзуман.

Тот растерялся и зло буркнул:

– Говно покушал. Больше не буду.

– Приятного аппетита, – не успокаивалась Гюля.

– Пусть расскажет, черт вас всех побрал, съемка идет, – завопил Режиссер и обрушился на Гюлю, которую почему-то очень невзлюбил. – Отстань от него, пиявка!

– Ах ты жирный, грязный поросенок! – вскочила с места и пошла на него Гюлечка. Она явно взбодрилась после принятого на грудь алкоголя. Но тут на сцену, как разъяренная пантера, выпрыгнул Оператор:

– Только попробуй, сучка! Я тебе все волосы повыдергиваю и глаза выколю!

– Питух гамбургский! – завизжала Гюлечка.

– Курица безмозглая! – парировал Оператор.

Так и стояли друг перед другом, не решаясь атаковать первым. Тут Прилизанный дико расхохотался и обратился к Режиссеру:

– Снимайте подряд. Я за все заплачу. Все это нарочно не придумаешь. Когда у меня будет плохое настроение, я просмотрю эти кадры и повеселюсь. Ха-ха-ха!..

Все моментально притихли и с удивлением проследили, как Прилизанный, с отклеенными на плешивой голове волосами, наливает себе водочку.

– У меня предложение, – он обратился к публике. – Мы в очередной раз граммов на 50 успокаиваем нервы и, по возможности дольше не перебиваем нашего товарища.

Здравые доводы и интересные предложения всегда имеют успех. И на этот раз волшебный напиток примирил всех оппонентов. Длинный ветеран, закусив водку протянутым ему на вилочке соленым баклажаном, продолжил…

– Не надо меня упрекать, пацаны, – проворчал он. – Все мы дети совкового времени и отлично все понимаем. До этих событий в Баку не существовало понятие – нация. Вернее, был один, сугубо революционный, наднациональный, неповторимый в своей уникальности анклав – бакинцы. Мы так перемешались в этом винегрете, что порой трудно было вообще определиться с нацией. Люди просто по-настоящему счастливо жили и верили в светлое будущее.

Семья Джулии, как и многие бакинские армяне, не сумевшие переварить жизнь в Армении с совершенно чуждой им ментальностью, перебрались в РФ, точнее в Москву. Им повезло. В третьем Риме издавна обосновалось несколько колен Манучаровых, приходившимися им родственниками. Глава этого клана, дядя Джулии – бывший цеховщик, зэк, человек с железной хваткой, а по современным меркам успешный предприниматель, воспользовавшись перестройкой-перекройкой советского наследия, приватизировал несколько заводов, раскрутился на народном добре и жил теперь припеваючи. Московские Манучаровы с сочувствием приняли бакинских родственников и помогли им с обустройством. Благо, у армян племенной инстинкт развит не хуже, чем у нас, азербайджанцев.

Джулия была большой умницей, поступила в столичный медицинский вуз, иногда практиковала в одной из престижных клиник медсестрой. Папа же ее, дядя Самвел, открыл несколько точек пекарен, которые начали достаточно прилично кормить, одевать и обувать не только его семью, но и семьи прибывших в столицу других бакинских армян. В общем, благодаря традиционной армянской сплоченности и предприимчивости жизнь их, казалось, так безвозвратно разрушенная, потихоньку начала налаживаться…

– А вы откуда обо всем узнали? – не смогла удержаться от любопытства Аталай. – Поддерживали связь?

– Ну, кое-какую связь мы никогда не теряли. Работала и “цыганская почта”. В Москву, как вы знаете, хлынуло немало и “азербайджанских беженцев”, которые, не сумев в пронизанном новыми реалиями Азербайджане ужиться, перебрались на российские просторы. Но в основном обо всем я узнал после нашей с ней встречи…

– Вы молодец! – захлопала в ладоши Аталай. – Все-таки поехали к ней!

– Да, поехал. Но только через пару лет и при довольно странных обстоятельствах. И романтика здесь, поверьте, была на последнем месте. Так что не торопитесь меня расхваливать…

– …В отличие от Джулии моя жизнь сложилась не так удачно. Наши дворовые ребята, движимые патриотическими чувствами, начали записываться добровольцами в батальоны самообороны, действующие на приграничных с агрессором рубежах страны. Я долго терзался противоречивыми чувствами, сами понимаете какими, и уже решился “сделать ноги” к Джулии, когда событие, произошедшее за несколько дней до отъезда, перевернуло всю мою жизнь.

В ноябре 1991г. при защите азербайджанских сел бывшего