Ловушка для декана - Лючия фон Беренготт

Мы оба резко вдохнули. И будто поняли – хватит!

Хватит играть друг с другом, хватит морочить один другому головы.

Мне лично хватит делать вид, что неприятны его домогательства, его игры со мной, даже его приказной, снисходительно-снобский тон.

Потому что мне все это приятно.

Потому что я хочу его.

Словно услышав мои мысли, он дернул кромку моих трусиков в сторону, высвободил себя, раскатал по члену резинку, пристроился… и одним резким, сильным движением ворвался внутрь.

– Бл*ть, Максимова… – глаза его расширились.

Но я ничего не могла ответить на его изумление, потому что задыхалась от боли – резкой, острой и совсем, СОВСЕМ неожиданной.

– Вытащи, вытащи! – забарахталась, засопротивлялась я, не в силах терпеть этот кошмар.

Вот, честно – в первый раз так больно не было! И близко не было! Чтоб он провалился этот, декан, со своими размерами!

Боль пронзала меня насквозь, отзываясь в каждой клеточке тела – резкая, острая, будто меня взрезали там внизу, как консервную банку.

– Не дергайся! – тяжело дыша, Матвей прижимал мои ноги к подлокотникам кресла. – Так должно быть… насколько я знаю… Твою ж мать… что за шутки, Лера? Я б не стал так резко…

Зажмурившись, он мотнул головой, будто пытался отвлечь себя от того, что происходило снизу. Замер и так застыл на несколько долгих секунд, во время которых я пыталась дышать очень аккуратно, чтобы в промежности ничего не двигалось.

– Больно… – пожаловалась, наконец, справившись с дыхательной функцией.

– Знаю! – рыкнул зло, будто я была во всем виновата. – Тесная как… Двинуться боюсь…

Поняв, что вырваться не получится, я просто тихонько поскуливала.

Боже, он меня порвал, точно порвал…

Наверняка подумав о том же, Донской аккуратно отстранился, вызывая новые спазмы боли и глянул вниз.

– Черт! Все в кровищи… Тшш… Ну, успокойся, успокойся… уже ничего не поделаешь… – он наклонился, оперся на руку и поцеловал меня – медленным, дурманяще-сладким поцелуем, стирая слезы со щек пальцами.

– Почему… в кровищи? – превозмогая боль, я попыталась приподняться и тоже посмотреть.

Может, месячные начались? И почему, черт бы его побрал, он не выходит? Может, меня уже в больницу везти надо!

– Расслабься, дурочка…

Вместо того, что освободить меня от пытки, он сделал обратное – слегка толкнулся внутрь. Совсем чуть-чуть, но у меня от боли просто звезды перед глазами взорвались.

И снова замер, уставившись на меня таким одурелым, таким обожающим взглядом, что стало не до боли – прям перевернулось все внутри. Никогда бы не подумала, что мужчины могут смотреть… вот так – будто я гребанная богиня! Тем более такие мужчины, как Донской!

И тут до меня дошло. Я – девственница! Все еще, несмотря на тот случай, девственница!

Но как?! Я же чувствовала… Неужели…

– О боже… – всхлипнула, хватаясь за его руки. – Матвей… я… у меня…

Он скривил губы в попытке улыбнуться, но это больше походило на оскал – до того он был напряжен.

– Вялая сосиска… вот как… От меня бы ты не ушла девочкой… – и будто в подтверждение, снова пихнулся, пронзая меня, казалось, до самого мозга.

Я вскрикнула, кусая губу.

Вот как, значит, должно было быть!

А я все удивлялась, почему больно не было и тоже – все девчонки такие ужасы рассказывают, а я с деловым видом их поучаю, что мол неопытные у вас мужики были, неумелые… Вон как Алешенька меня аккуратно – не заметила даже!

А он «вялая сосиска», оказывается…

– Глаза на меня! – хрипло приказал Донской, акцентируя на себе все мое внимание – будто отбирал у того, другого. Будто помечал собой, стирал мое прошлое, заставляя забыть все, что было до него.

– Хорошо… – я сглотнула слюну, замыкая на нем взгляд, чувствуя, что краснею, хоть только что спокойно ласкала себя и чуть не за забилась у него на глазах в оргазме, представляя себе черт знает что...

Словно, кто-то взял и включил во мне установку девственницы – все, мол, Максимова, пошалила и хватит! Красней теперь, плачь и умоляй о пощаде.

– Все еще больно? – его рука скользила по моему телу вверх и вниз, даже не гладя, а просто трогая, прикладываясь ко мне, будто он проверял здесь ли я… не исчезла ли, превратившись в иллюзию…

Как могла, я неуверенно кивнула – да, больно, но уже не так, чтоб на стену лезть… Уже не знала куда глаза девать от этого его взгляда, как реагировать и что говорить…

А он будто наслаждался этим – наслаждался моим смущением и растерянностью, двигаясь во мне так осторожно и медленно, что захотелось разрыдаться уже как следует.

Сама не понимала от чего и как, но он всю душа мне выворачивал этой своей нежностью.

Будто не сексом со мной занимался, а…

Какая ж ты дура, Максимова!

Злая на себя за эмоции, я отвернулась, кусая губы и слизывая слезу – пусть думает, что все еще от боли плачу, хоть та уже притупилась, концентрируясь у самого входа и больше напоминая легкое, неопасное жжение.

И сами толчки уже не были такими резкими и раздирающими – будто меня смочили там слюной.

Это от крови, поняла я, и меня слегка замутило… Не от брезгливости, нет. От страха, что ему противно станет, это ж все равно что во время месячных трахаться…

Но Матвей не выглядел так, будто ему противно. Лицо его слегка вытянулось, какое-то странно расслабленное и напряженное одновременно, глаза все еще смотрели на меня, не отрываясь, но уже явно четко не видели – помутневшие и чуть закатившиеся под полузакрытыми веками…

И с каждым толчком, с каждым плавным и медленным скольжением, он уходил все дальше, все глубже погружался в собственное удовольствие, нарастающее, накатывающее на него постепенно и будто исподволь… Каждая его реакция, каждый шаг по направлению к пику отражались на этом красивом лице, как на ладони…

Хочу, чтобы он кончил, подумалось вдруг. Вот прямо так, в меня, то есть в резинку…

Все равно возбуждение прошло, да и не до него мне…

– Ну же… – подбодрила я его, сама с трудом понимая, что говорю. – Не останавливайся… Уже не больно…

Он резко выдохнул, склоняясь ниже, впиваясь губами мне в шею… атакуя губы... Снова приподнялся.

– Не кончишь?

Я помотала головой, готовая ответить, но его рука вдруг протиснулась между нами, большим пальцем проскальзывая между складочек… и мое твердое «нет» застряло где-то на выходе.

– А так?

Палец вытворял нечто совершенно невероятное – не надавливал, а будто подманивал, быстрыми и легкими касаниями заставляя сосредоточиться на ощущениях вокруг клитора, захотеть «словить» их, прочувствовать до конца…