Настоящая любовь - Тейлор Дженкинс Рейд

Я уронила гамбургер на мостовую. Я сделала это не нарочно, просто он выпал у меня из рук, как будто мозг послал сигнал моим пальцам: «Что бы ты ни делала, остановись и обрати внимание на то, что происходит». После чего я, обхватив руками лицо Сэма, поцеловала его от всего сердца.

Отстранившись, я не дала ему вымолвить ни слова. Я сказала:

– Давай сделаем это.

– Что? – спросил Сэм.

– Я хочу выйти за тебя замуж.

– Подожди, – сказал Сэм, – ты уверена? – Насколько я понимала, он не мог поверить своим ушам, отчего полюбила его еще больше.

– Абсолютно уверена, – сказала я. – Я хочу выйти за тебя замуж. Разумеется, хочу. Я люблю тебя.

– О, вот это да, – сказал Сэм, улыбаясь так широко, что в уголках его глаз показались морщинки. – Так у нас… у нас помолвка?

Я рассмеялась от счастья.

– Думаю, да, – сказала я.

Сэм быстро оценил ситуацию.

– Нет, нет, нет, – проговорил он, покачивая головой. – Так не делается. Есть дела поважнее. Мы не можем считать себя помолвленными, пока у меня в руках молочный коктейль.

Он бросил стакан с коктейлем в урну. Подняв с земли свой гамбургер, я выбросила его туда же.

– Отлично, – сказал Сэм. – Мы все сделаем как положено.

Он опустился на одно колено.

– О боже, – удивленная и ошеломленная, произнесла я. – Сэм! Что ты делаешь?

– Только у меня еще нет кольца, – сказал он. – Но я знаю кое-что еще. Иди сюда. – Дотянувшись до моей руки, он взял ее.

– Эмма, – произнес он срывающимся голосом, – я хочу провести с тобой всю жизнь. Я всегда хотел этого. Ты и я… мы подходим друг другу, как пара шестеренок, как две взаимозаменяемые детали, соединяющиеся без всяких усилий, вращающиеся в тандеме, совершенно синхронно.

Я верю в нас, любимая. Я верю, что подхожу тебе и что я стал лучше потому, что рядом со мной ты. И я хочу провести рядом с тобой всю свою жизнь. Итак, Эмма Блэр, ты выйдешь за меня замуж?

Первой мыслью, пришедшей мне в голову, было: Слишком быстро. Но потом я подумала: Мне кажется, я заслуживаю того, чтобы быть счастливой.

– Да, – тихо произнесла я. Я сразу же удивилась тому, как трудно мне было произнести это вслух, насколько я оцепенела от изумления. Но он услышал меня. Он знал, что я отвечу. Он встал и поцеловал меня так, словно это было в первый раз.

Я почувствовала, что у меня к глазам подступают слезы, и понимала, что нет никакой возможности удержать их. Я начала реветь.

– С тобой все в порядке? – спросил Сэм.

Я решительно кивнула.

– Все замечательно, – ответила я. – Я…

Я не знала, что сказать, каким определением воспользоваться, чтобы описать прокатившуюся по моей душе волну ликования.

– Я люблю тебя, – сказала я, понимая, что это звучит более правдоподобно, чем когда бы то ни было.

– Я тоже люблю тебя.

Меня так и подмывало сказать: «Я так благодарна тебе» и «Не могу поверить, что это правда», но вместо этого я прижала его к себе и крепко, изо всех сил, обняла.

Сэм вытер мои слезы, когда мы поймали такси. Всю дорогу домой он держал меня за руку. Когда мы вошли в квартиру, он смахнул волосы с моего лица.

Он помог мне расстегнуть молнию на платье. Дойдя до постели, мы занялись любовью, лежа поперек кровати, словно у нас не было времени улечься нормально. Когда мы держали друг друга в объятиях, последние остатки существовавшей между нами стены рухнули.

После чего мы пошли в гостиную и, полунагие, охмеленные и потерявшие голову, вместе сыграли песню «Heart and Soul»[13].

Сидя рядом с ним на табурете у пианино, я сказала:

– Что, если бы я так и не зашла в музыкальный магазин?…

Сэм, нежно улыбнувшись, посмотрел на меня, продолжая как никогда мягко перебирать клавиши, а потом сказал:

– Но ты же зашла.

Я решила, что это ответ на роковые вопросы. Можно без конца спрашивать себя, что, если бы нечто не произошло, но ответ всегда будет: но оно произошло.

Что, если бы Джесс не полетел на вертолете?

Но он полетел.

Я решила больше не думать о том, что произошло бы, если бы все сложилось иначе, лучше сосредоточиться на том, что у меня перед глазами. Сосредоточиться на настоящем, а не мучить себя всякими домыслами.

Я поцеловала Сэма в висок.

– Отнеси меня в кровать, – попросила я.

Рассмеявшись, Сэм отнял руки от пианино.

– Хорошо, но в большинстве случаев, когда женщины так говорят, они намекают на секс.

Я засмеялась.

– Я намекаю на то, что я хочу спать, – сказала я.

А потом я взвизгнула, когда Сэм встал и взял меня на руки.

– Спи, – сказал он, кладя меня на кровать и подтыкая одеяло. Я уснула, лежа у него под мышкой, сразу же после того, как он сказал: – Я найду для тебя идеальное кольцо с бриллиантом. Обещаю.

В ту ночь я была счастлива.

Мне казалось, что я иду вперед.

Я думала, что Джесс, возможно, видит меня оттуда, где он сейчас, и улыбается.

Я не думала только, что Джесс жив. Через два месяца он вернулся домой. И увидел, что я натворила.

Или история о том, как поставить под удар все, что любишь

Я, уставившись в потолок, лежу в кровати без сна рядом с Сэмом. Наш серый кот Моцарт спит у меня в ногах. Его черно-белый брат Гомер никогда не покидает своего места под пианино в гостиной, разве что для того, чтобы поесть.

Сейчас почти девять часов утра, среда – один из моих выходных дней, и день когда у Сэма до одиннадцати утра нет занятий в школе. Когда мы так поздно встаем, я тешу себя иллюзией, что мы отправимся куда-нибудь позавтракать, но Сэм всегда, до самой последней секунды, отказывается открыть глаза. Вплоть до этого дня мы за весь учебный год ни разу не ходили никуда завтракать по средам. И теперь мне казалось, что Сэм и сейчас спит у меня за спиной.

Прошло семь недель с тех пор, как я узнала, что Джесс жив. Наш первый разговор был коротким и, естественно, касался здоровья Джесса, связь была ограниченной по времени. Последние новости я получаю от его матери, Франсины, по электронной почте.

Все, что мне известно, – это то, что ему грозит синдром возобновленного кормления и осложнения в связи с гипогликемией.

До вчерашнего дня врачи сомневались, отпускать ли его домой.