Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель

и получали деньги на многих та­ких солдат, которые или давно умерли, или вышли в отставку, или дезертировали. Толь­ко по рассеянности застрелили вы на дуэли графа Горецкого, публично оскорбившего вас за рассеянную игру вашу в банк; когда же вы убежали, чтоб избавиться от наказания за это убийство, то только по рассеянности унесли с собою полковую кассу и теперь, на далеком севере, разыгрываете роль поме­щика Голосова.

Помещик с бешенством слушал эти сло­ва. Как тигр стоял он, прислонившись к столу и, глядя на него, казалось, что он со­бирается устремиться на свою добычу. Глаза его налились кровью и как будто отыскива­ли оружие для уничтожения человека, который осмелился войти в пещеру льва и дразнить его.

На стене, недалеко от печки, висело не­сколько охотничьих ружей; глаза помещика остановились на них; он задрожал всем телом, и бешеным прыжком очутился у этой стены.

Смерть грозила Иосифу.

Он понял это.

— Господин полковник, — сказал он, не теряя присутствия духа и не делая ни одного шага назад, — там, внизу, ожидают моего возвращения мой будущий тесть и моя невеста; священник тоже интересуется мною; если вы меня убьете, то, конечно, никто не узнает, что помещик Голосов и полковник Конен­ков одно и тоже лице, — но ведь согласитесь, что и участи убийцы нельзя позавидовать.

Полковник остановился как вкопанный.

— Кто твоя невеста? — спросил он.

— Моя двоюродная сестра Башенька! её отец мой дядя и её жизнь — моя жизнь.

— Вот как! Башенька! Так вот в чем дело! Стало быть, с тобой можно устроить сделку, мой любезнейший.

Полковник видимо успокоился.

— Ты, значит — продолжал он — приехал сюда для них?

— Конечно, г. полковник.

— Тсс ни слова о полковнике и о всем прочем! Ты рассказал эту историю твоим родственникам?

— Как мог я рассказать то, чего сам не знал. Я шел сюда, чтобы переговорить с помещиком Голосовым и нашел Романа Ва­сильевича...

— Тсс... говорят тебе! Теперь я понимаю. Сколько ты требуешь за свое молчание?

— Я требую возвращения имущества моего будущего тестя.

— У твоего тестя нет никакого имущества.

— А я все-таки требую его. Я желаю, чтобы он получил в полную, неограниченную и на­следственную собственность то имущество, кото­рым он пользовался до сих пор как арендою, которое он почти создал своим трудом, на которое он потратил столько времени, денег...

— Дешевле не возьмешь?

— Дешевле не возьму.

— А если я вам дам денег и скажу, чтобы вы убирались подальше и навсегда по­забыли обо мне?

— Тогда мы пойдем в соседний город и расскажем, что Роман Васильевич Конопков перебрался с Кавказа на север и пре­образился в помещика Голосова.

Полковник разразился проклятием. Но оно не произвело ни малейшего впечатления на Ио­сифа; он стоял пред ним, спокойно скрестя руки, как человек сознающий свою си­лу и презирающий противника. И в самом деле, случай сделал Иосифа господином сво­его господина и отдал участь этого послед­него в его руки. Не желая злоупотреблять таким неожиданным превосходством, он хотел им воспользоваться. Но для помещи­ка была невыносима мысль — постоянно ви­деть перед собою своего врага и победителя.

— Значит мне предстоит вечно видеть вас вблизи себя?

— Когда мы вам надоедим, г. полковник, вы можете поехать путешествовать, — но мы отсюда не двинемся. Видите ли, г. полков­ник…

— Черт тебя побери: я не хочу слышать это слово.

— Я отучусь от него. Мой тесть давно уже привык к этому месту. Он так славно устроился здесь, отделал дом, развел сад, пустил в ход мельницу, и на многие другие хозяйственные обзаведения потратил он вре­мя и деньги. расстаться со всем этим без глубокой горести он не в состоянии. Деньгами всего этого не заменишь. Неужели вы думаете, г. полковник...

— Опять!

— Прошу прощения. Неужели вы думаете, что еврей любит только деньги и что для него земля ровно ничего не значит? Что вся­кому еврею можно сказать: «ступай из этого дома, который ты сам построил, из сада, который ты сам обработал, оставь возде­ланные тобою поля, разведенные тобою стада, вот тебе за все это деньги». Нет, ваше вы­сокоблагородие. И еврей любит землю, на ко­торой он родился или куда перенесла его судь­ба, — и старик, уступивший грубой силе, не возьмет добровольно никаких денег за свой дом и сад.

— Да рассуди-же, черт возьми, как сле­дует. Скажи сам: кому принадлежит этот дом, эти поля, этот сад: твоему тестю или помещику Голосову?

— Во всяком случае, не помещику Голо­сову, — отвечал Иосиф с насмешливой улыб­кой, — Мой тесть принял лачужку и выстро­ил из неё дом; за это ему обещали по­жизненное пользование домом за небольшую арендную плату. Почти на голой степи он развел сад, огороды, стада, — и вы скажете, что все это принадлежит не ему? Впро­чем, здесь дело идет не о вопросе пра­ва, а о том, как уладить это дело. Вы да­дите подписку, что уступаете моему тестю в полную собственность все, что было у него на аренде, и возвратите ему все, отнятое у него, а я за это обязываюсь никогда не выдавать ва­шей тайну.

Помещик большими шагами ходил по ком­нате, — он придумывал другую развязку.

— А деньгами вы не удовлетворитесь? — спросил он. — Мне бы очень хотелось, что­бы вы убрались подальше.

Иосиф отрицательно покачал головой.

— Ну, так черт с вами! — крикнул по­мещик и топнул ногой так сильно, что стекла в окнах зазвенели. — Пусть будет по-вашему!

— Все это надо сделать на бумаге, закон­ным порядком. Тут слова не достаточны.

— Хорошо; завтра утром мы поедем в город.

— Я попрошу поехать сегодня.

— Ну, черт с тобой! Сегодня!..

Никто, кроме Башеньки, не узнал, в чем заключалась причина этого блистательного ве­ликодушие помещика. Для всех остальных это осталось загадкой.

Старый священник много радовался этому возвратившемуся счастью.

— Теперь свадьба! — сказал он Иосифу — Сейчас же свадьба! Роман не может быть без развязки. Не нужно никаких церемоний, никаких приготовлений; венчайтесь запросто, как в деревне.

Но где в русской деревне найти раввина, миньян[22] и других исполнителей брачного обряда. Начали думать и раздумывать. Ста­рик по этому случаю задумался о своем одиночестве вообще и, верный еврейскому ха­рактеру, вспомнил о смерти.

— Вот, дети, — сказал старый корчмарь с глубокою ласкою, — как подумаешь, что ра­но или поздно надо умереть, что это может случиться совершенно