Две недели в Венеции - Фиона Харпер

Руби подождала, пока Макс запрет дверь.

Сегодня вечером она в очередной раз сделала вывод, к которому уже не раз приходила: Макс Мартин поступает правильно, даже если это очень дорого ему обходится. Как ей убедить его в том, что, прогоняя ее, он поступает неправильно? Как ей заставить его передумать?

Нужно сделать что-то радикальное. Что-то, что он не сможет игнорировать. Обычно ей хорошо удавались подобные вещи. Она быстро покопалась в потайных уголках своего воображения, но нашла только то, о чем думала последние несколько дней.

— Я люблю тебя! — выпалила она и стала ждать его реакции.

Выражение его лица нисколько не изменилось.

— Я знаю.

— Ты поэтому меня прогоняешь? — Ее голос слегка дрожал.

Макс кивнул.

Он не заключил ее в объятия, не признался ей в ответных чувствах. Он продолжал молчать, и в крошечном дворике, обнесенном высокими стенами, тишина была абсолютной.

«Затем я стала пытаться вызывать у него гнев…» — пришли ей на память слова Фины. Он знала, что идея была не очень хорошей, но терять ей было нечего. По крайней мере, она пробудит в нем хоть какие-то эмоции.

— Макс, ты считаешь себя сильным и смелым мужчиной, который ничего не боится и может править всем миром, но на самом деле ты трус.

Он моргнул, и воздух между ними еще сильнее наэлектризовался.

— Неудивительно, что ты не смог сам придумать оригинальный проект. Ведь для того, чтобы создать что-то выдающееся, нужно мечтать, а у тебя не хватает для этого смелости.

Руби почувствовала, как ее щеки вспыхнули, как кровь застучала в ее висках. Со стороны Макса никакой реакции на ее слова не последовало. Тогда она сделала глубокий вдох и нанесла решающий удар.

— Твой отец сам вырыл себе могилу. Он держал все в себе много лет, и в конце концов его голова не выдержала. Тебя ждет такой же конец. Ты не заслуживаешь иметь такую добрую, терпеливую и любящую мать, как Фина. — Ее горло сдавило, по щекам покатились слезы. — И знаешь что, Макс? Мне же лучше оттого, что мы с тобой расстаемся. Я вряд ли смогла бы быть с таким мужчиной, как ты. Мне нужен кто-то, кто умеет жить, мечтать и чувствовать. Кто не боится любить. Кто, испытывая к женщине чувства, признается ей в них, а не стоит как истукан! — Она пошла задом по направлению к двери. — Я ухожу, но не потому, что ты меня прогоняешь, а потому, что сама этого хочу! Я знаю, что ты что-то ко мне чувствуешь. — Она ударила себя кулаком в грудь. — Я это знаю! Но ты не способен заставить себя сказать мне о своих чувствах. Это означает, что ты меня не заслуживаешь, Макс Мартин!

После ухода Руби Макс еще долго стоял во дворике. Ему пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы с невозмутимым видом выслушать все ее гневные тирады. Ему хотелось заключить ее в объятия и поцеловать, признаться ей в своих чувствах, но он не мог.

Ее слова ранили его в самое сердце, и ему казалось, что оно обливается кровью.

Это было то, чего он всегда пытался избегать. То, от чего он всегда себя защищал. Неужели она думала, что он не знает, что не заслуживает ее? Что он не тот, кто ей нужен? Именно по этой причине он не ответил на ее вопрос и позволил ей предположить худшее. В противном случае она не ушла бы и упорно продолжила бы бороться за их будущее. В ходе этой борьбы она бы получала глубокие раны и в конце концов уползла бы их зализывать, побежденная. Он искренне любил ее и не мог этого допустить.

Руби не сможет его простить, и они вряд ли еще когда-нибудь увидятся.

Закрыв глаза, он выругался вслух по-итальянски. Ему нужно поскорее убраться из этого дома и из этого города. Пройдя насквозь цокольный этаж палаццо, он сел в лодку, быстро промчался на ней по каналам и взял курс на один из островов, где в Средние века держали зараженных чумой людей, чтобы они не принесли болезнь в город. В детстве он много раз слышал истории о всеми забытых неприкаянных душах, которые стонут там по ночам. В эту туманную безлунную ночь он был готов составить им компанию.

— Боюсь, что четырехчасовой рейс не подойдет.

Съемочной группе нужно успеть на пятичасовой рейс из Парижа до Антананариву. Им было бы желательно вылететь из Лондона где-то в два сорок пять. Вы не могли бы нам помочь? — вежливо произнесла Руби в телефонную трубку.

Сотрудник бюро путешествий на другом конце линии раздраженно вздохнул.

— Мистер Лэнг был бы вам очень признателен, если бы вы это устроили, — добавила она более мягким тоном. — В благодарность я отправлю вам набор дисков с циклом его передач.

— Моя мама обожает его программы, — ответил ее собеседник после небольшой паузы. — У вас есть диски с передачами про пингвинов?

— «Ледяной мир Антарктики»? — спросила Руби, рисуя на страничке блокнота пингвина в шапке с помпоном.

— Да, я говорю именно об этом цикле. — Мужчина издал сдавленный смешок. — Если вы мне его пришлете, мне не придется тратить деньги на рождественский подарок для нее.

«Вот скряга», — подумала Руби, состроив гримасу.

— Значит, вы мне поможете? — промурлыкала она в трубку.

— Можете на меня положиться, — весело ответил он. — Как вас зовут?

— Руби. Руби Лэнг.

— Ничего себе! Вы его родственница?

«Я его бабушка», — хотела сказать Руби, но вместо этого сдержала раздражение и вежливо ответила:

— Да. Он мой отец.

Все ее многочисленные телефонные разговоры в эти дни проходили по одному и тому же сценарию.

— Должно быть, здорово быть дочерью Патрика Лэнга.

Ну конечно же! Узнав, кто она, он стал милым и общительным. До этого она двадцать минут тщетно пыталась забронировать билеты для съемочной группы, отправляющейся в новую экспедицию.

— Это проклятие, — ответила Руби, рисуя зазубренный разлом в миллиметре от пингвина.

Она еще раз вежливо поблагодарила своего собеседника, попрощалась с ним и положила трубку.

Через минуту телефон зазвонил снова.

— Мистер Лэнг просит вас зайти к нему в кабинет, — сказала Люсинда, личная помощница ее отца, и тут же разорвала соединение.

Руби поднялась из-за стола и, взяв карандаш и блокнот, вырвала страницу с рисунком и спрятала ее среди распечаток. Ее отцу не понравилось бы, если бы он узнал, что она рисует во время работы.

Пройдя насквозь большое офисное помещение, она постучала в дверь отцовского кабинета.

— Войдите! — громко сказал он.

Руби подчинилась, но садиться не стала, надеясь, что их разговор продлится недолго. У нее столько бумажной работы, что голова идет кругом.

Ее отец посмотрел на нее. Ему было около шестидесяти, но он благодаря путешествиям оставался в хорошей форме.