У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня

Но как он ни бесился, как ни грозил и проклинал, преступить приказание Мурада Лупу не мог. И пришлось возвратиться туда, откуда пришел.

— Было верным небесное знамение, — вздыхал логофет Тодорашку, когда они пересекли границу в обратном направлении.

Господарь ничего не ответил. В нем все еще клокотал гнев. Он злился и на визиря и на всех стамбульских чиновников, по милости которых остался в дураках.

В Яссах Лупу вновь взялся за текущие дела государства. Позвав Котнарского, он спросил, откуда поступили ему грамоты, какие посольства прибыли ко двору.

— Ждет приема, твоя милость, посланец великого царя русского.

— Давно он в нашем городе пребывает?

— Вот уже три дня.

Воевода почувствовал себя польщенным тем, что сам царь шлет к нему посла.

— Пусть пожалует посол и позвать толмача.

Царский посол, высокий, плечистый мужчина, с коротко подстриженной бородой, одетый в купеческий кафтан, остановился на пороге и низко поклонился господарю. Разговор их продолжался три часа.

— С чем его честь изволила пожаловать? — спросил воевода толмача Стафию.

Переводчик долго объяснялся с русским послом и потом сказал:

— Просит великий царь, чтоб ты служил ему службу верную и сообщал всегда о том, что затевается в Порте и при дворах королей немецкого и польского. Потому как и твоя милость веры православной и враги, что тебе угрожают, врагами великого царства являются. Стало быть, постарайся вовремя слать царю вести. А уж он, великий царь российский, прикажет, чтобы ты получал все, в чем земля и двор твой нуждаются. А послов, что в Яссы вскоре прибудут, в тайне с людьми верными переправить в Царьград или в другие края, куда будет нужда. За что ты всегда царской милостью наделен будешь. И еще шлет тебе великий царь Михаил Федорович четыре сорока добрых соболей и два стеганых шелковых одеяла из гагачьего пуха, расшитых золотой нитью, и святое евангелие в кожаной обложке, серебряными уголками отделанное, и две штуки тонкого льняного полотна.

— Премного благодарен великому царю и владыке за дары, но еще пуще за высокие слова! — сказал Лупу. — Прошу рассказать православному царю, что все ему во благовремение сообщено будет, потому как у меня при всех дворах свои люди на жаловании и всегда извещают о том, что готовится. Куда посол отправится отсюда?

— Возвратится в Москву, — ответил жупын Стафий.

— Отправить царю арабского коня из наших конюшен, десять локтей венецианского бархату, две бочки выдержанного котнарского вина и два узорчатых покрывала, что ткут в Каприянском монастыре.

После ухода российского посла воевода принял посланника римского папы — монаха Бандини. Тот низко ему поклонился и положил к ногам мешочек с ладаном и серебряный крест.

— В полном ли здравии святейший отец? — спросил воевода.

— Папа, благодарение всевышнему, пребывает в здравии! — склонил голову монах.

— Что желаешь сообщить нам, преподобный отец?

— Хочу, ваше сиятельство, просить помощи нашим католическим церквам, что в развалины превратились. Целым приходам негде собраться, чтоб послушать слово божье. В плачевном состоянии находятся и те, где святая служба ведется.

— Кто же виновен в этом, ежели не сами служители? Бывал я там и поразился тому, что увидел. В разврате погрязли пастыри и слово господне произносят всуе. Вот, благочестивый отец, откуда урон католическим церквам происходит! И сколько бы мы ни пытались привести их в надлежащий вид, все наши труды окажутся напрасными и церкви очень скоро примут прежний вид. Потому как порча не снаружи происходит, а изнутри. С нечестивостью боритесь, ежели хотите храмы сохранить на этой земле.

Бандини, прибывшему с жалобой, на власти, сказать было нечего. Этому князю известно все. Монах стоял приниженный, с опущенной головой.

— Что от нас потребуется, преподобный отец, мы все исполним.

Бандини поднял глаза. Перед ним сидел величавый князь в великолепном наряде, и на мгновение ему привиделось, что стоит он перед подлинно царственной особой, человеком, обладающим неограниченной властью.

И именно он, монах Бандини, напишет позднее в своих мемуарах о мудрости этого господаря, о его царственном нраве, о роскоши господарского двора, о богатстве Молдавского княжества и о темноте и нищете народа в этих местах. Воистину — «бедная богатая страна».

15

«Горе той стране, где правитель незрел».

Мирон Костин

На время установился мир на земле молдавской. Завязшие в войне с персами турки чуть ослабили петлю угнетения, сжимавшую придунайские княжества. В письме, отправленном московскому царю 24 марта 1639 года, Лупу сообщал о жестоком сражении у Вавилонской крепости.

«Тридцать девять дней сильное войско атаковало крепость и в одном месте обрушилась часть крепостной стены в длину почти на шестьдесят сажень. А в декабре месяце великий визирь штурмовал крепость 18 дней и через тот пролом в стене ворвался в крепость... И было то сражение жестоким с обеих сторон из-за бесчисленных штурмов, и сражались, пока не выпускали из рук оружия, а потом дрались ногами, руками, и победа оказалась на стороне турецкого царя...»

Через месяц царь, прочитавши это письмо, якобы сказал:

«Теперь уж насытился Мурад кровью!..»

Действительно, много крови пролилось. Сто пятьдесят тысяч человек пали в той войне. Но султану Мураду не пришлось отпраздновать свою победу, в Стамбул он вернулся больным. Прошел слух что болезнь та пошла от дочери правителя крепости, прекрасной Нурии, которая будучи схваченной и приведенной к Мураду, намазала губы свои змеиным ядом. Поцеловав ее, султан тут же почувствовал себя плохо, а девушка скончалась в его объятиях. Среди тех, кто пал в сражениях с персами, был и великий визирь, на место которого назначили другого. Василе Лупу поспешил послать ему пешкеш, одновременно намекнув, что сосед его, воевода Матей, изо дня в день плетет интриги с врагами Порты. Он просил нового визиря замолвить слово за княжича Иона, который мог бы занять место Матея.

На этот раз султан прислушался к словам визиря и направил капуджи-башу к воеводе Матею с фирманом о низложении.

Турецкий чиновник прибыл к валашскому господарю и сказал ему:

— Тебе княжение дано было на три года, а ты уже сидишь здесь семь лет. Великий