Граф Карбури – шевалье. Приключения авантюриста - Татьяна Юрьевна Сергеева

— Я понял, Ваше высокопревосходительство…

Ласкари ещё раз склонил голову в поклоне и тут на краю стола генерала увидел маленькую книжечку. Глаза его злорадно сверкнули. Это был Готский календарь, он не сомневался в этом. А с этим календарём случилась прелюбопытнейшая история. Готский календарь подробно описывал важнейшие события в Европе за прошедший год, и Бецкой, распираемый гордыней не меньше, чем Ласкари, решил написать статью о знаменитой эпопее по перетаскиванию камня. Изобретение «механики», организацию работ и все идеи Фальконета по поводу монумента он приписал только себе. Статью в Готский календарь необходимо было предоставить на французском языке, в коем Иван Иваныч был не силён. Написав её по-немецки, он велел своему секретарю найти хорошего переводчика. Секретарь, недолго думая, обратился к Ласкари как к человеку наиболее осведомлённому в прошедших событиях. Шевалье, прочитав статью, был просто взбешён и под горячую руку отдал её для перевода самому Фальконету. Как ни странно, ваятель даже не удивился, что в истории создания памятника главными стали события по перетаскиванию подножия под него, а не сам монумент. Будучи человеком обязательным, он добросовестно перевёл статью, после чего она тем же путём вернулась к секретарю Бецкого, который отправил её по нужному адресу. Теперь, увидев на столе у генерала последний Готский календарь, Ласкари вспомнил, что в передней слышал, как посылали карету за Фальконетом, и криво усмехнулся. Он хорошо представил себе, какая сейчас разыграется комедия, и покинул кабинет своего патрона с ехидной ухмылкой на физиономии.

Вскоре Бецкому доложили о приезде ваятеля.

— Мне передали, генерал, — вместо приветствия сказал тот, входя в кабинет, — что мне велено срочно приехать, и вот я здесь…

— Садитесь, мсьё Фальконет… — Предчувствуя очередную моральную победу над строптивым французишкой, Иван Иваныч был миролюбив. — Нет, вот сюда, здесь Вам будет удобнее… — Он указал ему на место рядом со столом, на котором лежал Готский альманах. — Послушайте, я узнал давеча от случайных людей, что Вы опять, не спросясь моего совета, отвергли тех литейщиков, что прибыли к нам из Рима…

В отличие от хозяина кабинета, Фальконет настроен был мрачно.

— В моём ремесле, — ответил он, не поднимая головы, — следует прежде действовать, а потом просить совета… Названные Вами мастера весьма искусны только в чеканке и в контрактах с ними нигде литейное дело не упоминается… Поэтому я принял решение, Ваше высокопревосходительство… Я отолью статую сам без всякого вознаграждения…

Нечаянно взмахнув рукой, Фальконет уронил на пол альманах, быстро поднял его и хотел было положить на прежнее место, но Бецкой остановил его руку.

— О, мсьё, — словно не услышав в тоне француза скрытой колкости, сказал Иван Иваныч, — я должен сделать Вам признание… Этот Готский календарь, что Вы держите в руках… Он только что доставлен из Парижа… Кому-то пришло в голову напечатать в нём огромную статью о перевозке моей необыкновенной Скалы… Вы знаете, как я строг к проявлению лести и незаслуженной похвалы, и всё-таки мне кажется, что статья недурна… Не желаете прочитать?

Фальконет, небрежно перелистав страницы, положил Альманах на край стола.

Бецкой был разочарован.

— Вы столь нелюбопытны, мой друг?

Ваятель спокойно поднял на него глаза. В самой глубине их прыгали чёртики. Но Бецкой видел плохо и никакой нечистой силы в них не заметил.

— Отчего же… Я в меру любопытен. Но мне пришлось перевести эту статью на французский язык, прежде чем Ваше высокопревосходительство отправили её во Францию.

Увидев потрясённый взгляд генерала, онемевшего от изумления, Фальконет откровенно улыбнулся. Не выдавая Ласкари, он пояснил.

— Ваш секретарь поручил сделать перевод человеку случайному, мало понимающему в нашем деле… А тот обратился за помощью ко мне… Поступок скорее логичный, чем странный… А теперь, Ваше высокопревосходительство, если Вам нечего более мне сообщить, дозволено ли мне будет оставить Вас, генерал? У меня много неотложных дел по строительству литейного дома…

Бецкой никак не мог прийти в себя. Фальконет поклонился, и, сдерживая смех, вышел.

Тут только взбешённый генерал вскочил с места.

— Сюда! Франц Карлыч! Немедля! Уволю! Дураки! Кругом дураки! Своих дураков было мало, из Европы наприглашали! Увольняю! Всех!

Как трудно было Ласкари смириться с ускользанием Фортуны! Он ненавидел весь мир, всех русских, Петербург, Бецкого, императрицу… Единственный человек, который ему сочувствовал в этом городе, был импульсивный и вздорный Фальконет. Государыня, вполне удовлетворённая эффектом, произведённым на Европу эпопеей по доставке дикой скалы для подножия памятнику из Лахтинских болот, о самом монументе, казалось, совсем забыла. Но, как человек чести, Фальконет считал себя обязанным заступиться за соратника, с которым проработал бок о бок столько лет. Он написал несколько писем императрице, описывал заслуги своего помощника, превозносил его подвиги по перетаскиванию Гром-камня, подчёркивал его бескорыстие — Екатерина отмалчивалась.

Однажды, когда с раннего утра государыня работала в своём кабинете, и на Петропавловской крепости пробила пушка, она распрямила усталую спину и позвонила. Вошёл секретарь.

— Шевалье де Ласкари здесь?

— Давно ждёт, Ваше Величество…

— Зовите.

Секретарь вышел, почти тотчас вошёл Ласкари.

Екатерина, встав спиной к окну, пристально его рассматривала.

— Я согласилась принять Вас, шевалье, но у меня сегодня много людей назначено… У Вас дела, касаемые Шляхетного корпуса?

— Нет, Ваше величество… — Дерзко ответил грек. — У меня дела касаемые лично до моей персоны…

— Вот как… — Императрица усмехнулась — Генерал Бецкой предупреждал меня, что Вы не по-русски наглы, но я не придавала тому значения, а напрасно…

Ласкари рванулся к ней. Государыня быстро отодвинулась в сторону, протянула вперёд руку, оставляя его на прежнем месте.

— Выслушайте меня, Ваше Величество!.. На коленях прошу Вас!

— Того вовсе не требуется. Говорите, без длинных вступлений, шевалье, что за нужда у Вас?

— Ваше Величество, — быстро заговорил Ласкари, — у Вас нет причины быть недовольной мною. Я столько лет был приставлен как генералу Бецкому, так и к Фальконету, и старательно исполнял должность и роль свою…

— Да, да… Мне это известно… Фальконет об Вас хлопочет, как о собственном сыне…

— Я сам изобрёл машину по перевозке Гром-камня, сам организовал и проделал всю гигантскую работу…

Екатерина опять насмешливо улыбнулась.

— Неужто? А Бецкой говорит, что это он всё устроил… Что дальше?

Ласкари несколько сбавил тон.

— Я не получил за сей труд ни копейки… Я не получил назначенного Вами вознаграждения в семь тысяч… Мне даже не дали памятной медали…

Екатерина вышла из своего угла, не спеша прошлась по кабинету, словно не замечая согнутой в полупоклоне фигуры молодого грека.

— Велика потеря — медаль! Да на что русская медаль иностранцу?! Не за то ли Вам её давать, что в