Человек с фасеточными глазами - У Мин-и

– Зовите меня просто А-хань.

– А меня Лили, – сказала красотка с подведенными глазами, длинными ресницами и сине-зелеными зрачками.

– А о чем репортаж будете делать? Нашему заведению публичность ни к чему.

– Вы не так поняли… Про ваш бар тоже, конечно, можно рассказать… Но в этот раз мы не по кулинарной теме. Тут прошла информация, что мусорный остров, дрейфующий в океане, столкнется с землей где-то в этом месте.

– Какой еще остров?

– Тот, который недавно в новостях показывали. Да и не остров это, вернее «мусороворот». Эх, у вас тут, смотрю, и телевизора нету?

– Нет. – Телевизор был одной из тех вещей, которые Хафáй ненавидела, газет она тоже не заказывала.

Лили моргнула накладными ресницами и стала объяснять:

– Где-то лет тридцать назад какие-то ученые обнаружили, что мусор, который люди выбрасывали в моря, из-за океанских течений превратился в большую плавучую кучу. Трудно даже представить, не так ли, ха-ха, жутко интересно! И теперь эта куча мусора вот-вот достигнет наших берегов. Во всем мире следят за этой новостью. Знаете, вы могли бы нам помочь.

– Чем помочь? – Хафáй так и не поняла, почему эта новость такая интересная.

– Разрешите нам отсюда поснимать. У вас такой view[22] хороший. К тому же мы у вас потом возьмем интервью.

– Не надо, я не хочу по телевизору, – замахала рукой Хафáй. – А другие журналисты тоже сюда приедут? – обеспокоенно спросила она.

После обеда в соседних гостиницах и гестхаусах уже поселились журналисты, среди которых оказалось немало зарубежных корреспондентов. В небе время от времени кружили вертолеты и парапланы. Высокие и низкие журналисты всех оттенков кожи заполонили пляж, некоторые даже поставили палатки. Впрочем, Хафáй больше не впускала журналистов, кроме А-ханя и Лили. Если бы могла, она и этих двоих спровадила бы, прогонять клиентов было не в ее правилах, так что она просто не впускала новых. А-хань и Лили были несказанно рады, когда Хафáй рассказала им об этом:

– Тогда только у нас будет картинка с таким ракурсом. Сейчас что ни новость, все берут интервью у одних и тех же людей, даже видеокамеры ставят в одном и том же месте, – вот нам и приходится голову ломать, – сказал А-хань.

– Вертолет обнаружил край мусороворота в открытом море, – сказала Лили, которая по планшету связывалась с вертолетом и со студией в Тайбэе. – Но за последнее время прибрежное течение было очень мощное и вытеснило мусороворот обратно, так что пока не ясно, когда произойдет столкновение с берегом. Правда, в новостях нашего телеканала эксперты говорили, что как только область низкого давления переместится на север от острова Лусон, воздушные потоки разобьют мусороворот надвое, и одна часть пойдет на Японию, а другая, вероятно, сюда.

– Так сняли бы все это с вертолета, делов-то! – недоумевала Хафáй.

– Сняли, уже была картинка с вертолета, но в последние несколько дней ветер очень сильный. К тому же горючее для вертолета стоит недешево, все время летать не получится. Нам главное заснять тот момент, когда мусороворот столкнется с островом. Да, еще надо опросить местное население, что они об этом думают, – сказал А-хань. – Кстати, здесь поблизости можно у кого-нибудь арендовать лодку и выйти в море?

– Может быть, А-лун поможет. Я тебе дам его телефон. – А-луном звали молодого рыбака, который еще занимался резьбой по дереву.

Хафáй смотрела на такое знакомое море, но у нее по-прежнему не укладывалось в голове все то, о чем рассказали Лили и А-хань. Все равно что арифметическая задачка, из тех, которые в детстве она никак не могла решить. Вещи, которые мы когда-то выбросили и которые, как мы думали, океан способен переварить, всё то, что унесло с отливом, теперь вдруг медленно плывет назад, возвращается.

– А вон в том доме кто-нибудь живет? – Лили показала в сторону «маяка» на дом за окном, но Хафáй могла не смотреть туда, она и так уже поняла, что речь зашла о доме Алисы.

– Конечно, живет.

Алиса уже давно привыкла к тому, что течение приносило недоступные ее пониманию вещи.

После того, как она подобрала Охаё, в жизни Алисы словно приоткрылась дверь, из которой луч света проник во тьму. Каждое утро она просыпалась с его мяуканьем. Насыпав ему корма, Алиса садилась у «окна в море» за письменный стол и долго неподвижно сидела, или писала что-нибудь без разбора, безо всякой цели. Писала она не на компьютере, а в блокноте; да и не писала, а лучше сказать, совершала какой-то обряд, напоминающий молитву, или моление, обращенное к морю. Казалось, сам факт появления Охаё вселил в нее некую веру в то, что раз Охаё смог встретить ее, значит, и Тото, быть может, встретит что-то, что возьмет его к себе. Эта вера позволила ей отбросить мысль о смерти.

Поначалу она думала, что отдаст Охаё в хорошие руки или в приют. Но всякий раз, положив его в купленную в ветеринарной клинике сумку для переноса домашних животных, она выпускала его, – ничего не могла с собой поделать. Она гладила его по головке, давала ему лизать свои руки маленьким язычком, мерцающим, как искорка. Казалось, он понимал, что прикасавшийся к нему человек нуждался в нем. Когда она писала, он бесцеремонно устраивался у нее на коленях, а иногда нагло залезал на блокнот и лежал, ни в какую не желая уходить. Этот пройдоха прекрасно знал, что Алиса не в силах оттолкнуть его. Ей оставалось лишь продолжать писать что-нибудь или, словно в трансе, смотреть на море. Честно говоря, цвет у моря теперь совсем не тот, что раньше, во времена юности. Оно стало каким-то серым, потускнело, и света, который исходит от моря, почти не видно. Похоже на отчаявшихся, начинающих полнеть женщин средних лет после нескольких лет в браке, которых иногда встречаешь на улице.

Иногда Алиса все думала, думала, или писала, писала, и засыпала прямо за столом. Охаё в определенный момент, встряхнувшись всем телом, выпрыгивал из окна. В самом начале Алиса побаивалась, что он не вернется, а потом заметила, что он не только выучился прыгать по стульям и табуретам, самостоятельно добираясь до берега, но и плавать научился. Алиса смотрела на него из окна, обращенного к задней двери, как он, не оборачиваясь, исчезал в зарослях травы. Алиса не знала, было ли это совпадением, но она могла выдержать одиночество не дольше двух-трех часов, а потом к ней возвращались мысли о самоубийстве, и в следующее мгновение Охаё представал перед ней во всей красе. Его мяуканье в самый подходящий момент блокировало мысли о смерти, как будто кто-то намеренно задвигал засов на невидимой двери, ведущей к небытию.

Когда Алиса начала работать в институте, очень долго она печатала тексты на компьютере, чтобы было быстрее. Одно время у них в институте было модно пользоваться голосовым вводом, и Алиса тоже попробовала это нововведение. В результате, когда она снова стала писать от руки, ей это давалось с трудом, она даже забыла, как правильно писать многие иероглифы. Самым неудобным было отсутствие кнопки «отмена ввода», нельзя было стереть написанное, нажав клавишу «delete»[23]. Иногда весь лист, почти исписанный до конца, приходилось комкать и выбрасывать. Правда, Алисе все-таки нравилось то чувство, когда слова на время задерживаются в голове, а затем черта за чертой обретают форму на бумаге. Как будто стебель травы вырастает из земли, тихо шурша, а потом – хлоп-хлоп-хлоп – ты сам срезаешь его газонокосилкой, и дальше ждешь, пока вырастет новый. Алиса попыталась вспомнить, почему, когда она была маленькой, ей нравилось писать рассказы, но вспомнить не могла. Это чувство было похоже на многочисленных перелетных птиц, которые в последние годы улетали и больше никогда не возвращались на Тайвань. Видя, что она постепенно превращается в пишущую машинку, Алиса становилась очень раздражительной, вымещая свой гнев на статьях, которые по долгу службы ей приходилось рецензировать. «Как же им не стыдно за такую писанину зарплату получать!» – думала она. Со временем Алиса своей невообразимой строгостью заработала себе дурную славу. «Не отдавайте ей рукопись на рецензирование», – перешептывались вокруг. В итоге в академическом сообществе вокруг нее образовался вакуум. Было похоже на то, как в аквариуме особо свирепую рыбу помещают в отдельную акриловую коробку, чтобы изолировать от остальных.