Человек с фасеточными глазами - У Мин-и

Несколько дней назад Алиса решила, что пора написать чего-нибудь, и поехала в город в недавно открытый книжный магазин, чтобы найти подходящий блокнот. Хотя с компьютерами по популярности блокнотам не сравниться, но меньше их от этого не становится. Людям почему-то нравится иметь под рукой такой блокнот и записывать туда всякие вещи. Так что в книжном было полным-полно разных тетрадок, блокнотов и записных книжек. Она присмотрела себе блокнот с синей обложкой, на которой не было написано ни слова, только совершенно синяя обложка. Но внутри «бумага» на ощупь была необычной. Она спросила у продавца, и продавец объяснил:

– Это импортный блокнот из Германии. Очень особенный! Вы можете купить это органическое зелье из разных трав, и после того, как напишете что-нибудь и захотите переписать, можно очень легко все стереть с его помощью. А льняная бумага очень традиционная, особенно на ощупь.

– На вид как бумага, совсем как настоящая!

– Нет, нет, вы не поняли, это и есть настоящая бумага.

Ну да, тоже верно. Сначала у нее уже была идея бумаги, поэтому она стала принимать созданную из других материалов бумагу за «подобие бумаги», за фальшивку, эрзац бумаги. Быть может, она попала в ловушку мышления. Алисе пришло в голову, что образ новой бумаги чем-то напоминает весь окружающий ее мир, но в чем именно состояло сходство, она никак не могла понять. Только на пути домой ее осенила внезапная мысль. Лет десять назад на острове начали пропагандировать «зеленый образ жизни» и «медленную жизнь». По сути дела, все сводилось к очередной погоне за модой. Тайваньцам вообще присуще стремление ко всему новому, но не ради сути вещей, а ради «новинки» как таковой. Это «новое» действует на островитян как заклятие, как волшебная флейта, звуки которой увлекают за собой. На этой бумаге, по-видимому, будет временное пристанище для всевозможных «новых» идей. Правда, не в цифровой форме, а в самых что ни на есть настоящих линиях и чертах, словно этот текст действительно нужен, cловно он и вправду останется навсегда.

– Да, в этом и есть сходство.

Алиса купила сразу несколько разных тетрадок. Сидя перед окном с видом на море, иногда она в подражание «Алисе в Стране чудес» сочиняла стихотворение, похожее на мышиный хвост, иногда рисовала крепко спящего Охаё, а иногда переписывала записи Тото о насекомых. Аврора ласточкин хвост (гора Лишань), серая хвостатка (гора 92 в уезде Наньтоу), жук-златка тамамуси (гора Мэйшань в уезде Цзяи), вороной жук-олень (Таинственное озеро), рогач Мотидзуки (горы Лалашань)… Алиса заметила, что у насекомых некоторые названия просто волшебные. И со временем эти названия перестали казаться ей чуждыми, она почти запомнила их наизусть. Теперь у нее в голове как будто помещались лес с горой.

Сегодня Алиса опять пробовала писать рассказ. Она все думала о том, что на этой бумаге можно написать столько рассказов, сколько душе угодно. Напишешь один рассказ, сотрешь его и потом напишешь еще один. А тот, кто однажды прочитает написанное, будет думать, что это всего-навсего один рассказ, а на самом деле – бесчисленные рассказы. Правда, в данный момент в ее голове вертелась только первая строка:

Впереди раскинулся невиданный прежде лес, точно лес со страниц книги, выросший наяву.

И это было все, что Алиса написала, ни строчки больше. Впрочем, ей было все равно, ведь она писала просто так, ни для чего. Тем более даже эта строка уже вполне могла быть названа отдельным рассказом. Так что она отложила ручку и высунулась из окна, чтобы почувствовать сегодняшнюю погоду. Но как только она это сделала, то увидела, что между ее домом и «Седьмым Сисúдом» множество людей, некоторые ставят палатки, а некоторые направили на ее дом объективы видеокамер. Она смотрела и не верила своим глазам. Видеокамеры заметили, что из дома кто-то высунулся, и в молчаливом согласии повернулись в ее сторону, как будто завидели свежую добычу.

Внезапно Алиса впала в состояние, близкое к паническому, и почувствовала, что дневные краски и отражение света с морской глади окружили ее причудливым дрожанием, приведя ее в полное замешательство. Она почувствовала, словно что-то вот-вот готово было выскочить из ее груди. В следующее мгновение она одним махом выпрыгнула из окна, как дельфин.

В каком бы месте Дахý ни находился в эти дни, он постоянно вспоминал тот день в горах, когда в долине, погруженной в молочный туман, неизвестно откуда, точно дождь, появился молодой человек.

Разве может кто-нибудь по-настоящему «вернуться» в горы? Он перевел взгляд на Умáв, которая как раз снимала заколку, проверяя, ровно ли у нее лежит челка. Она проделывала это так сосредоточенно, что больше ни на что не обращала внимания.

Дахý можно было считать завсегдатаем в лапшичной «Старый Шаньдун». Как обычно, он заказал отварную лапшу со свининой и суп с мясными шариками, а Умáв – пельмени с говядиной. Контуры лица Умáв были типичными для бунун, но кожа у нее была необыкновенно белая. Дахý думал, что дети с такой внешностью, как у Умáв, рождаются и живут в городах, смотрят телевизор, вместе с другими детьми интересуются модой Тайваня, Америки, Японии и Южной Кореи, или других стран, из интернета узнают о том, как одеваться и как жить. В этом смысле, может быть, их поколение бунун уже можно считать новой расой, если сравнивать с прежними? Умáв снова прикрепила заколку и стала играть пальцами по краю стола, как будто по воображаемых клавишам, напевая «пам-парам-пам-парам». Дахý подождал, когда она доиграла один пассаж, и спросил:

– Что за песенка?

– «Радостный кузнец».

– А, «Радостный кузнец»!

Несколько лет назад Дахý отправил Умáв учиться играть на фортепиано. Как и многие родители, в этом Дахý следовал моде на музыкальное образование. Для Умáв это занятие стало самым любимым. Только вот сам Дахý ничего не понимал в музыке. Ему было невдомек, кто написал «Радостного кузнеца», у него не было никаких музыкальных ассоциаций, ни одной ноты в голове. Он даже не мог вспомнить ни одного знакомого кузнеца. А почему вдруг кузнец радостный, а не, скажем, грустный? Те кузнецы, которых он видел в фильмах, казались ему невеселыми, по крайней мере, когда те работали в кузнице, выражение лица у них было совсем не радостное. Да и вообще, в наше время, может, и кузнецов-то не осталось.

По телевизору красивая ведущая как раз сообщала на стандартном китайском языке одну удивительную новость. Звук был включен на полную громкость, но колонки, видимо, сломались, из-за треска было плохо слышно, можно было еле-еле разобрать слова «мусор», «остров», «Тихий океан». Голос ведущей был резкий и крикливый. Почему-то теперь на телеканалы все чаще берут ведущих, говорящих крикливыми голосами.

В лапшичной все столы и стены были сальные, но Дахý казалось, что именно в таком заведении подают самые вкусные закуски. Вот только владелец лапшичной был всамделишным местным жителем, а не каким-нибудь шаньдунцем. Просто его сын женился на девушке из Шаньдуна, вот и поменял название. С появлением невестки вкус пельменей изменился. Дахý потому узнал, что тесто делали по-другому, но начинку не меняли.