Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове - Георгий Шевяков

я чист перед тобой. Теперь все в твоих руках», Но небо молчало.

Посланец неба в этот час копал могилу своему погибшему другу. Он не стал прибегать к своей вновь воспрянувшей мощи, он копал могилу человеку, как человек. По крайней мере, так сказал Димка о Кудрявцеве: «Мы должны похоронить его. Лучше на кладбище, но как это сделать?» и он при этом взглянул на Степана.

— Достойны ли мертвые лежать рядом с ним? — ответил тот.

— Он человек — возразил Димка. — Он же не зверь, чтобы лежать забытым.

— Я не говорю забыть. Об этом и речи быть не может. Но люди убили его. Зачем ему быть с ними после смерти?

— Мертвые всегда лежат вместе, — пожал плечами Димка. — И хорошие и плохие. Так принято. Наверное, плохо лежать одному.

— Он был один всю свою жизнь, — ответил Степан. — Но так и быть. Я не знаю, сможем ли мы похоронить его сейчас в городе. Лучше подождать, пока все уляжется. Давай похороним пока здесь. А потом перевезем на родину, в Бирск. Мы принесем горе его сестре и племяннику, но другого пути нет.

Димка опять остался с телом Кудрявцева, а Степан направился к деревне, где вскоре бешено залаяли псы, и откуда он вернулся с лопатой в руках. «Я хочу, чтобы все было как у людей», — ответил он на молчаливый вопрос в Димкиных глазах, и, выбрав место под крутым берегом, вонзил лопату в землю. Два раза Димка настаивал на своем: «Дядя Степан, дайте я тоже. Он ведь спас меня, и без него не было бы Кати». И тогда Степан передавал лопату мальчику, и тот также углублялся лопатой в землю и выкидывал грунт на поверхность.

Потом они бережно опустили тело в могилу, аккуратно уложили, накрыли снятой Димкиной майкой и долго-долго сидели на краю, не в силах бросить первый ком вниз, словно ком этот означал действительную смерть и невозвратность. Словно пока могила еще не была засыпана, Кудрявцев был с ними. Слезы текли в эти минуты по Димкиным щекам; сглатывая слюну, он всхлипывал, вытирал кулаком глаза. Все напряжение и боль последних суток были в этом и всхлипывании и плаче. И бормотал он, прижимаясь к Степану: «Сволочи. Какие они сволочи. Катьку хотели изнасиловать и убить. Меня мучили. Юрия Александровича застрелили. Если бы не мы, он бы еще жил». Молча обнимал его гигант, гладил по плечу, по голове. «Ничего, мой мальчик. Все образуется. Так, наверное, устроена жизнь людей, что не могут они не причинять боль и муки другим. А Юрий? — он не мог поступить иначе. Вы с сестрой были в беде, и он спасал вас, как мог. Это было для него самым главным. Главнее жизни».

Они закопали могилу, дав слово при первой же возможности увезти его отсюда и похоронить рядом с родителями. И последнее, что запомнил Димка, лежа на спине и укрывшись Степановым пиджаком, перед тем, как забыться тревожным сном, это сидящего рядом Степана, уткнувшего голову в колени, и его шепот:

— Создатель мой, Уин Сью Уан. Зачем ты поручил мне этот жестокий мир. Здесь нет доброты. Здесь люди, как звери. И я не знаю, как спасти мальчика, которого доверили мне.

Ужасный день пронесся над городом как смерч, как ураган, оставив по себе снесенные фонарные столбы, разбитые машины и пожары на дорогах, десятки раненых и покинувших белый свет. Живые похоронили своих мертвых: в цинковых гробах отправились к матерям солдаты, стрелявшие в беглецов, кладбищенские просторы заполнили толпы горожан, что прощались со своими близкими: и случайными жертвами погони и обстрела, и теми, кто принимал в них участие. Коммунальные службы спешно навели лоск на растерзанные улицы, так что спустя два-три дня казалось, что ничего и не произошло: все порушенное установили, покрасили или по стародревней русской привычке закрыли сплошными заборами, на которые спешно наклеили красочные рекламные плакаты. Местные печать и телевидение, как повелось, лишь вскользь упомянули о событии, взбудоражившем столицу республики, занимая время горожан описанием торжеств по поводу еще одной построенной школы, больницы, профилактория в глубинке. Последнее в те годы было на самом деле и редко и замечательно, но все же проигрывало, если сухо говорить, и в актуальности и, по большому, хотя и скрытому от многих, счету нашему происшествию. Да и то, что было вскользь упомянуто, наверняка с подачи известных нам сил и лиц комментировалось как событие уголовное, туманное, с намеком якобы в интересах правосудия на грабителей банков, чеченских террористов или сектантов тех или иных мастей.

Казалось, обычная жизнь вернулась в город. Место отправленных восвояси генералом Коршуновым вояк, милиционеров и омоновцев медленно и тихо занимали привычные воры, бандиты и бродяги, так что забыли вскорости граждане тишину и порядок, и перестали изучать по ночам и вечерам анатомию и физиологию своих подруг подростки. Все было так, и все было иначе: в тишине, подспудно, кропотливо шевелились и копошились силы, проигравшие свой первый бой. Они изучали причины своего поражения, перестраивали ряды, меняли тактику, стратегию, дислокацию. В ведомстве генерала место солдат и офицеров заменили интеллигентного вида ребятки, что могли дать фору любому хакеру или Эйнштейну. Сотни электронных средств наблюдения и немыслимых физических приборов, способных разглядеть след нейтрино в придорожной пыли, установили они в районе, где жили Михайловы; крыши соседних домов усеяли датчики и антенны, ловящие каждый шорох звезд. Любой звук из космоса, любое колебание магнитных, электрических и иных физических полей тщательно изучалось, сравнивалось в немыслимых сочетаниях с иными сигналами, прибавлялось, отнималось, умножалось и делилось мощнейшими компьютерами, построенные графики и диаграммы сопоставлялись с событиями в городе.

Появились в ведомстве генерала и другие специалисты, о которых знал он один. Установили эти специалисты круглосуточную слежку за каждым работником его официального ведомства от уборщицы до первого заместителя. Казалось одного капитана Харрасова обошло недоверие генерала и, напротив, коснулась его любовь. Потому что вызвал он его к себе на следующий день после своего возвращения в родной кабинет, похмелились они генеральским коньяком, как и было ночью обещано, поручил ему генерал осмотреть найденную к тому времени «волгу», на которой сбежали наши герои, и напоследок сказал.

— Отдыхай капитан. Считай это приказом. Чует моя печенка, сейчас все зализывают раны. Про наши — я уж молчу. Мериканцы — не получилось у них. Почему да как не получилось — разберемся со временем. Божественная сила? — она еще обнаружит себя. А когда обнаружит, мы тебя позовем. Сейчас отдыхай, поправляйся, жене время удели, навести родителей — мне ли тебя