Смятение - Даниэла Стил

Глэдис проснулась, а вернее — очнулась около полудня. Первымделом она придвинула к себе телефон и набрала номер Пола. Не то чтобы она начто-то надеялась — просто ей хотелось услышать его голос.

Пол взял трубку на втором звонке.

— У тебя все в порядке, Глэдис? — с беспокойствомспросил он. Пол не спал всю ночь, но это было все же лучше, чем кошмары, откоторых он просыпался в холодном поту. К тому же он ужасно волновался из-заГлэдис и воображал себе всякие глупости. Пол знал, что она никогда не совершитсамоубийства, и все же на душе у него было неспокойно.

— Конечно. Все в порядке, Пол, не волнуйся, —сказала Глэдис слабым голосом.

— Ты нормально доехала?!

— Да, нормально, — солгала она, стараясь говоритькак можно убедительнее, но по щекам ее снова потекли слезы.

Услышав этот ответ, Пол почему-то не испытал облегчения. Онслишком хорошо помнил, какое у нее было лицо, когда она уходила.

— Ты, конечно, была не в том состоянии, чтобы вестимашину, — сказал Пол. — Точно все в порядке?

— Все хорошо, — твердила Глэдис. — Ты небеспокойся.

Ее голос звучал нетвердо, но Пол решил, что она простослишком мало спала. Как и он.

— Не очень хорошо, — мрачно ответил он. —Знаешь, я решил… Я сегодня же возвращаюсь на «Морскую звезду». Она сейчас вГибралтаре. Потом мы, возможно, пойдем на Антигуа, а может, куда-нибудь еще. Япока не знаю.

— О… — сказала Глэдис, чувствуя, как в груди у нее всепереворачивается. Видимо, в глубине души она все-таки надеялась, что Полпередумает.

— И еще, Глэдис… Не звони мне больше, ладно?

Это был настоящий coup de grace[3], быстрый ибезжалостный удар прямо в сердце.

— П-почему? — выдавила она.

— Потому что мы просто сведем друг друга с ума, —объяснил он. — Нам надо все забыть, понимаешь? Я совершил ошибку, страшнуюошибку. Мне очень жаль, Глэдис.

— Мне тоже, — печально ответила она. Головнаяболь, которая ее мучила, была ничем по сравнению с болью сердечной.

— Я старше тебя, — продолжал тем временемПол. — Мне следовало тысячу раз подумать, прежде чем… Но я уверен, тысумеешь справиться. Мы оба забудем…

Он почти верил в то, что говорил. Как и в то, что никогда несможет забыть Седину. Чтобы доставить ей удовольствие, он своими руками убилГлэдис, растоптал свою любовь к ней, и теперь ему казалось, что Селина — где быона ни была — может быть довольна. Ему хотелось надеяться, что боль, которую ониспытывал, хотя бы отчасти искупала его вину перед ней.

— Береги себя, — сказал он негромко, но Глэдис несмогла ничего ответить — рыдания душили ее.

Пол ждал, и в конце концов она справилась с собой.

— Я люблю тебя, Пол, — проговорила она, прижимаятрубку почти к самым губам. — Я хочу, чтобы ты знал это. Всегда. Позвонимне, когда захочешь. Когда придешь в себя…

— Я пришел в себя. В конце концов пришел, так что нежди… Я не буду звонить.

Пол сказал это намеренно. Он не хотел, чтобы у Глэдисоставалась хоть малейшая надежда на то, что все может вернуться. Это быложестоко, но еще более жестоко заставлять ее ждать чего-то, что никогда непроизойдет. Седина будет владеть его душой вечно.

— Прощай, — произнес он тихо и дал отбой, недожидаясь ее ответа.

Глэдис медленно опустила трубку на рычаги. Откинувшись наподушку, она крепко закрыла глаза и некоторое время лежала неподвижно. «Какжаль, что я не погибла в этой аварии! — подумала она. — Так было бынамного проще. И легче».

Забрав детей из школы, Мэйбл поднялась к Глэдис, чтобыпопытаться накормить ее. Но Глэдис выглядела гораздо хуже, чем утром, и это нена шутку напугало Мэйбл.

— Ты обязательно должна поесть, милая, — сказалаона, присаживаясь на кровать. — Выпей хотя бы бульону — это тебяподкрепит.

Глэдис ничего не ела целый день, но каждый раз, когда Мэйблпоявлялась у нее в комнате с чашкой чая или бульона, она отвечала, что нехочет, или просто качала головой. На этот раз Мэйбл решила проявитьнастойчивость. В конце концов ей удалось уговорить Глэдис поднести чашку кгубам, но ни одного глотка она сделать так и не смогла. Горло ее стискивалотакой судорогой, что она едва не подавилась.

И тут Мэйбл вдруг осенило. Она не знала, кто был тотчеловек, который довел Глэдис до такого состояния, но теперь она знала, чтопроизошло.

— Это из-за мужчины, верно? — спросила онаосторожно, но Глэдис не ответила.

— Не позволяй ему так обращаться с тобой! —решительно заявила Мэйбл. — Ты этого не заслужила. Хватит с тебя одногоДугласа! Этот парень… Кто бы он ни был, он не стоит и твоего мизинца!

— В том-то и дело, что стоит! — всхлипнулаГлэдис. — Он… Я люблю его, Мэйбл.

Мэйбл не осмелилась просить, чтобы Глэдис назвала имя, но унее были свои догадки. Вернее, одна, совершенно потрясающая догадка. Она былапочти уверена, что это — правда. Этим мужчиной должен был быть Пол Уорд. Как икогда они встретились, каковы были их отношения, Мэйбл могла толькопредполагать — Глэдис не обмолвилась об этом ни словом. В последний раз, когдаона упоминала при ней о Поле, он был где-то в Европе. Значит, он вернулся вНью-Йорк.

Вернулся, чтобы нанести Глэдис безжалостный удар. За всюсвою жизнь Мэйбл только один раз видела женщину в подобном состоянии — это былаее сестра. В двадцать один год она совершила самоубийство из-за парня, которыйжил по соседству, а Мэйбл нашла тело. Это стало трагедией всей ее жизни, итеперь, глядя на Глэдис, которая мало чем отличалась от трупа, Мэйбл с ужасомподумала, уж не пыталась ли ее подруга покончить с собой. Быть может, несознавая, что делает, она могла просто допустить, чтобы эта ужасная аварияпроизошла…

Но этого не знала даже сама Глэдис. Она лежала на подушкесовершенно неподвижно, и из ее крепко зажмуренных глаз текли слезы. И Мэйблплакала вместе с ней — вместе с ней и о ней.

Весь следующий месяц ушел у Глэдис на то, чтобы хоть как-топоправиться. На голове у нее остался шрам длиной в несколько дюймов,начинавшийся от левого виска и исчезавший в волосах. Спустя три недели послеаварии он все еще был ярко-красным. Впрочем, когда она отправилась в больницу,чтобы проверить, все ли в порядке, пластический хирург, который зашивал ее в тустрашную ночь, обещал, что через полгода шрама совершенно не будет видно.

Глэдис понимала, что все могло быть хуже, гораздо хуже. Онамогла погибнуть, могла получить такие повреждения, что пролежала бы в коме до концадней своих, спокойная и безмятежная, как тыква на грядке. Но все обошлось.Сломанная рука срослась.