Бегал заяц по болоту… - Валерий Петков

Сергей неспешно лазил в Интернете. Было грустно и уныло. Даже злость уже прошла. Только – усталость.

Виталия не было весь день. Вернулся в восьмом часу. Принёс большой пакет продуктов.

Достал из-под стола бутылку «Крапивы». Когда успел припрятать?

– Будешь?

– Ты чего меня перед детьми позоришь? Чётко скажи, определимся, и нечего ходить… по яйцам!

– Да бог с ними, с детьми, у них своя жизнь.

– Ты меня перед всеми осрамил незнамо за что! Вот перед всеми и попроси прощения. Я не пацан, чтобы меня мордой об стол возили прилюдно! – возмутился Сергей.

– Это мы успеем. Счас не перед кем тут извиняться. Давай по полстакана. Ты меня-то тоже постарайся понять: «Газель» загнулась, Николаич, лучший работник – один троих стоит – лежит в больнице! На полгода вырубили! Детали на таможне зависают недели на три! Нервы – в хлам! В серёдке всё шкварчит и корёжится! И долго нас ещё Боженька так будет испытывать?

– Всё равно, нет тебе оправдания! Распущенность это всё. Потом тут это… подстольный гранатомёт на меня нацеливаешь! Бутылками ублажаешь! Неужели самому приятно вот так потом извиваться… извиняться-виноватиться. Мог бы раньше об этом подумать!

– А давай всё равно – выпьем! С фирменными бутербродами! И прости меня!

– Заметьте – не я это предложил! И не поминай всуе имя Божье, смерд! Ладно! Наливай! У меня сердце мягкое, как валенок!

Виталий нарезал бутербродов с салом, зелёный лучок разложил. Плеснул водки. Выпили залпом. Тёплая, с тошнотинкой вошла, заставила непроизвольно вздрогнуть. Потом потеплело, согрело грудь изнутри, размягчило слегка.

– Уф! Как верблюжью колючку проглотил!

– Не знаю, не глотал ни разу! Вообще-то надо было тебе в глаз заехать! Какой-нибудь один. Только я долго злиться не умею, – сказал Сергей, – если честно, я вообще злиться не умею! И вот это меня злит больше всего!

– Ещё раз вот это место повтори, пжста! Ладно! Проехали! А это вот тебе – мемуары писать! – Виталий достал из кармана рубашки жёсткую блестящую упаковку. В центре, в гнезде лежало что-то.

– Это что ещё?

– Флэшка на четыре гигабайта.

– И сколько это, если на листы перевести печатные? Ну вот формата «А-четыре», например.

– Тыщ пятьдесят, может быть! Или семьдесят. Должно хватить на первое время.

– Ну, не знаю! Успею ли? Я же не Бальзак! И потом, на работу надо ходить, пайку стряпать. Когда писать-то?

– А ты поспешай, но медленно! И успеешь!

– Спасибо! Я уж и сам посматривал в ту сторону. Ловко ты меня ублажил! Настроение подправил вовремя!

– Старался!

Они подняли рюмки, разовые, не звучные, а мягко соприкоснувшиеся. Что-то в этом чоканье было не настоящее.

– Вот закрываешь своё дело, – думал Сергей про Виталия, – да, это твоё дело! Тобой организовано, твоими хлопотами, нервами, потом и тщанием. Отпадаёт постоянная обременённость, глыба забот – просто исчезнет. Исправит ли это твой характер? Перестанет ли он быть сварливым? И исчезнет ли нетерпимость, делавшая тебя раздражительным, особенно в последнее время, и досада на свою излишнюю доброту, мягкосердечие, которое не ценят простые работяги, спекулируют на этом, на твоих огромных знаниях, и тут же повышенная требовательность к себе и к окружающим, подчинённым. И ты вновь мучаешься этими надуманными, противоречивыми комплексами, подозревая, что все вокруг этим умело пользуются, и надо это искоренить, возмутиться таким положением. Я искренне желаю тебе перебороть в себе это утомительное самокопание. Добрый самаритянин! Прямо ослик Иа-иа! – подумал Сергей, а вслух спросил: – Чего уже дёргаться? Есть Большой Договор. Мы красиво выходим из игры, без долгов!

– Я вот только теперь начинаю в это верить. И в себя приходить от этого ужаса. Где бы я взял лимон с лишком? В цеху – всё старьё! Оборудование, станки. Склад затоварен всяким хламом. И представь – подаёт арендатор в налоговую полицию, и меня не выпускают из страны. Пока не рассчитаюсь. Да и всякие разборки-переборки, тёрки-перетёрки… возможно, и с кем-то неформально! Скорее всего. Россия! Вот весь этот ужас меня и пригибал к земле!

– Я всё понимаю, – сказал Сергей, – но двинуть тебе в глаз хочется! Однако – нельзя!

– Почему?

– Лежачего не бьют! Не такие уж мы теперича голожопые бедуины! Отдадим. А вопли твои – от распущенности! Построже надо к себе! Дисциплинка хромает, товарищ генеральный начальник!

– Да вот… полдня общался. Слава богу – вняли, отсрочку дали. Представь только – в понедельник надо съезжать, а в пятницу – предоплата пришла! Каково, а?

– Ну как – просвистело у виска! Только я тебе ещё раз повторю – я верил до последней секунды!

– Приметы какие знаешь? Или сам надумал? Ну? Делись! Колись!

– Нет! Приметы – это отголоски язычества и попытка примирить их с монотеизмом, то есть попытка ненаучной классификации.

– Вот с этого места ещё раз! Но я же видел, что ты как удав после проглоченного кролика! Засыпаешь у тёплого экрана.

– Попросту – не дёргался! Спокоен был, как никогда до этого! Не потому что самый умный, а было внутри ощущение! Не шаманил, не умолял, а просто ходил на работу в обычном, плановом, штатном, как говорят космонавты, режиме! И вот – пажалте бриться!

– Ну, тебе-то что ж дёргаться! Все предъявы – мне! Я гендиректор и хозяин!

– Наливай, раз так! Так твою растак! «Так-так-так – застрочил пулемётчик, так-так-так – застрочил пулемёт!»

Виталий налил водки. Подняли стаканчики.

– Будь здоров!

– Да и вам не хворать! Давай восполним энергию организма энергией еды, энергией солнца, радиацией, которая в почве! Потом всё это будем расходовать на энергию сна, энергию действий, энергию заблуждения. И на энергию глупостей!

– А давай! Глупость, она как смазка в трущихся деталях.

Они выпили. Залегли на раскладушки.

* * *

Виталий читал газетку. Сергей лег, как гидроакустик на подлодке, вслушивался в звуки за стенкой. Тонкой белой скорлупой, хрупкой – ткни сильнее, и пыль поднимается от трухи внутри, которую насыпали для тепла, а потом крысы норы прогрызли, и остались пустые стенки, холодные и хлипкие, видимость одна.

– Приют двух затворников и собаки. С восемнадцати до девяти утра, чтобы поспать. И выходные дни. Как космонавты в одной капсуле. Никто нас не тестировал на совместимость, и полёт этот вынужденный. Случились аварии на двух кораблях, и двое пилотов эвакуируются на запасном «плотике», летят в завтра в этом маленьком, хрупком… верхом на щепке ненадёжной, перемежая день и ночь мелкими заботами, привычками, пристрастиями, симпатиями, антипатиями, странными мыслями и спорами непонятно о чём. И каждый пытается убедить другого, что его – самое главное, и не всегда слышит другого, погружённый в собственные мысли, привычки, переживания, воспоминания. И не спрыгнуть на ходу, пока не остановится капсула и они не покинут её. Или не сгорят в плотных слоях каких-нибудь. Возможно, и не земных. Будут считать нас без вести пропавшими, на что-то надеяться, не зная правды. Не будут ставить точку в личном деле.