Магистр ордена Святого Грааля - Эжен Дени

среди них даже сам… Ладно, сию тайну все-таки соблюду, тем паче что он в этих покушениях на тебя уж точно не повинен… А вот что я понял через месяц-другой, так это что заговор они плетут. Против… — Тут он слегка покосился на Двоехорова.

— Да ты ладно, ты продолжай, — с довольно безразличным видом сказал Христофор. — Мы, Двоехоровы, всегда шпагой себе фортуну добывали, а не иудством, Считай, не слышу. Мне все эти заговоры нужны, как монаху Венерина болезнь. По мне, здравствовал бы командир полка генерал Воротынцев, ибо в последнее время благосклонен ко мне, супротив него никто, я так понимаю, не злоумышляет. А кто там повыше, хоть бы даже на троне — мне никакой потребности знать. Лишь покажите, кто государь, чтоб я голову куда нужно поворачивал во время плац-парадов.

Во всем этом фон Штраубе снова нашел подтверждение словам комтура Литты. Действительно, тут происходил заговор, о котором знали решительно все.

— В общем, ясно, против кого, — в подтверждение его мыслей сказал Никита. — А заговор, признаюсь тебе, Карлуша, скучнейшее для меня занятие. Они и мне тоже (хорошо Христофор выразился!) — как французская болезнь архиерею. Раза два побывал на их сборищах да и перестал. Так бы, глядишь, вовсе о них позабыл, кабы не этот нынче…

— Инкогнито, — подсказал Христофор.

— Он самый, — кивнул князь. — У них же там чины вроде как у нас в гвардии. Так вот, я и там прапорщик не более, а этот — навроде фельдмаршала, и я согласно принесенной при вступлении клятве должен все его приказания безоговорочно исполнять.

— И что же он тебе сейчас приказал? — спросил барон, кажется уже догадываясь. — Наверно, убить меня?

— Смотри, догадался, — спокойно ответил Никита. — Говорит, два раза уже их люди пробовали, да ничего не выходило… Видишь, только два! А ты сказал — восемь! £жели от восьми вычесть два, то это выходит… — После шампанского он не сразу подсчитал. — Выходит, кажись, шесть. От шести три вычесть, что ты на «иную силу» отписал, будет… будет три. Три да три, да два — как раз восемь выходит! Все сошлось! Стало быть, не две, а три силы против тебя ополчились, согласен с такой диспозицией?

— Похоже, по-твоему…

— Ладно, слушай дальше… Приказывает мне тебя на дуэли порешить — знает, что на шпагах я первый в полку… А сам векселя на одно имение из тех, что я Извольскому отписал, достает и сует их мне.

— Это на сколько ж денег? — снова вытаращил глаза Христофор.

— И не знаю даже, — пожал плечами князь, — тысяч, наверно, на сто. Вроде как половому за работу… Гляжу — сжигает их на свечи…

— Так векселей, стало быть, уже и нет? — снова перебил Двоехоров.

— Говорю ж тебе — сожжены.

— Да уверен ли ты, что векселя настоящие?

— Не приглядывался. А так по всему похожи.

— Так и имение, выходит, снова твое.

— Ну, выходит, мое… А может, и не мое… Как считать… Просто зло тут меня такое разобрало!.. Даже если б он без этих векселей, все равно б не спустил, что шпагу мою против друга Карлуши нацеливает… Отчего-то полюбился ты мне, — прибавил он, обращаясь к барону, и продолжал: — А когда он еще эти векселя мне в отплату… Да будь он хоть вправду фельдмаршал! Нету таких фельдмаршалов, чтобы Рюриковича, чтобы князя Никиту Бурмасова в иуды произвести! А уж за деньги-то — и тем паче!..

Двоехоров спросил:

— Ну и ты что?

— А что… Выплеснул вино в его бесстыже лицо — и к вам. Пускай теперь за оскорбление меня вызывает, коли жизнь не дорога…

— Оно, конечно, хорошо, — одобрил Христофор. И добавил в задумчивости: — Однако ты говоришь — сто тысяч…

— Дались тебе эти сто тысяч! — в сердцах сказал князь. — Тем более что не твои…

— Не мои, это точно, — согласился Двоехоров. — Ты, Никита, не серчай. Я это к тому, что ежели за голову друга нашего Карлуши целых ста тысяч не жаль, то очень уж им надобно его жизни лишить, а коли так, то и без тебя найдут охотников. На твои же, к слову сказать, деньги! Теперь-то, должно быть, понимаешь, что Извольский этот по ихнему распоряжению тебя обыграл?

— Да, пожалуй что так… — вздохнул Бурмасов. — Получается, я по дурости своими деньгами Карлушиным убийцам помощь оказал… Что ж, мне в таком случае это и искупить… Теперь я тебя, Карлуша…

Договорить он не успел — за дверью раздался грохот упавшей посуды и еще чего-то тяжелого. Держась за шпаги, все трое мигом выскочили из кабинета.

На полу лежал лакей. Его высунутый язык был черен, как сажа. Рядом валялся поднос и осколки фарфоровой посуды. От разлившейся по полу ухи еще шел пар.

Фон Штраубе притронулся к его пульсу и заключил:

— Мертв… — Тут увидел, что перстень его наливается синевой. — Отравлен, — добавил он. — Должен был подать это нам. Все было отравлено.

Бурмасов не понял:

— Он что же, отхлебывал нашу уху?

— Нет, — сказал фон Штраубе, — его отравили пары. Он долго ждал за дверью и успел надышаться насмерть. Яд, видно, очень сильный, подальше отсюда, господа.

— Царствие ему небесное… Ведь от верной смерти раб Божий нас уберег… — С этими словами Двоехоров, перекрестясь, отпрянул от мертвого, а Никита, наконец-таки все сообразив, прорычал:

— Это он!.. Всех нас хотел отравить!.. Ну все, живым от меня не уйдет!

Со шпагой наголо Бурмасов ринулся в соседний кабинет. Двоехоров и фон Штраубе, также держась за шпаги, устремились вслед за ним.

В кабинете, однако, никого уже не было. И только, словно бы в издевательство над ними, бумажка с какой-то намалеванной на ней дьявольской рожицей лежала на неубранном столе. Изображенный бес ухмылялся и целился кого-то боднуть козлиными рогами.

— Все равно не уйдет! — проговорил Бурмасов. — Хоть у черта за рогами спрячется, а все равно теперь уж от меня далеко не уйдет!

Глава XI

в которой фон Штраубе приоткрывает перед другом завесу своей тайны, а под конец проваливается в тартар

Бурмасов и барон сидели вдвоем в комнате, снимаемой фон Штраубе. Двоехоров сразу после ресторации покинул их, поскольку вынужден был по долгу службы проверять караулы.

— Итак, охота на тебя идет знатная? — сказал Никита, уже протрезвевший от пережитых недавно волнений. — Теперь небезынтересно, кому и чем ты так насолил. Коль имеешь соображения, поделился бы.

— В том-то и дело, что почти не имею, — вздохнул фон Штраубе.

— Ну, «почти» — это не слово, — сказал князь. — Все, что знаешь, давай выкладывай, а уж там поразмыслим вместе —