Стеклянная невеста - Ольга Орлова

Все с громкими возгласами одобрения выпили.

— Я везде побывал, — говорил помощник помощника и кивал на депутата. — Вот, Петр Антонович может подтвердить, он тоже поездил, везде полно кошек самых разных мастей, но красавиц, как у нас, — нигде нет. А их конкурсы красоты — это вообще профанация: ни рыла, ни тыла!

— Ну не скажите…

Света не слушала, что говорили вокруг нее. Все кружилось — и в голове, и в теле, она ощущала себя совсем в другом мире. В мире, где все возможно, где нет ничего предосудительного. Кровь прилила к лицу, плечам, грудь взволнованно поднимала жемчужную нитку. Актер над ухом бархатно бубнил, щекоча дыханием кожу:

— Все тлен! Россия сошла с ума, все смотрят дикие сериалы по телевизору, не замечая, что то же самое история ставит за окнами. Все повторяется — революции, смены правительств, крушения империй, только когда-то это были трагедии, а сейчас — абсурд. Всюду театр абсурда, только за окнами декорации изгажены, а по телевизору они еще чистенькие, лубочные. Все настоящее в нас самих, надо только не упустить время… Когда все позади, больше всего сожалеешь об упущенном, а не о свершенном… Нужно забыть опасения и кинуться в омут настоящей жизни, надо презирать сериалы истории на экране и вокруг нас… Надо разорвать оковы рабства, в которые нас загнали коммуняки и чистоплюи… Разом порвать в себе оковы невинности и рабской морали, вырвать из глубин обман…

— Я вот тебе, Сашка, ноги оторву, если будешь ребенка развращать, — сказал усмехаясь Граф. — Давай лучше выпьем и пойдем вниз. Там как раз полно твоих поклонниц.

Света ощущала не смысл слов вокруг, а лишь мужское внимание. Но яд чужих желаний уже вошел в ее кровь. Она еще выпила бокал шампанского, мысли пузырьками вскипели в голове, и казалось странным, что эти мужчины вокруг, сейчас так тяжело приглядывающиеся к ней, еще вчера казались существами другого, заплесневелого мира. Все сейчас ее волновало. Ей казалось, что возникшая внезапно и ниоткуда сила в ней способна противостоять тем раскаленным, надвигающимся, жгучим и душным желаниям. Женщина в ней, казалось ей, была способна укротить этих мужчин, превратить в ручных кроликов… лепить из них все, что она захочет… Света внезапно совершенно опьянела, но опьянела не от вина, а от всего, всего вокруг!..

Она была в этот момент так хороша, что Граф, уже без улыбки, заторопился.

— Ладно, ладно, все пошли вниз. Светка, ты тоже пойдешь с нами — попляшешь в зале, встряхнешься. А потом домой отвезем.

— Экий ты, Граф, сатрап! — все с тем же сожалением в голосе сказал помощник помощника, покорно поднимаясь из-за стола вместе со всеми. — Ну пойдем, пойдем вниз, раз тебе так хочется. А потом банчок сообразим, а то день будет потерян, — со вздохом закончил он.

В зале было дымно, душно и весело. На Свету оглядывались, она ловила пристальные взгляды. Граф усадил ее за свободный столик и каким-то круговым жестом дал понять официанту, чтобы он поторопился. Сам куда-то исчез. Немедленно кто-то подошел и предложил потанцевать. Света поднялась, не глядя, протянула руку, поплыла в медленном танце, ощущая рядом крепкую смесь запахов табака, вина, мужчины.

«Где же Матвей?» — подумала вдруг с обидой. И впрямь, для кого же она наряжалась, как не для него?

А музыка все звучала, и Света танцевала новые и новые танцы. Свет люстр становился все ярче, она пила шампанское, курила сигареты (кто-то спешно подносил трепещущий язычок пламени) и танцевала, танцевала… Кружились вокруг лица, Света пыталась вглядеться в них, надеясь узнать лицо Матвея, но все оказывались незнакомые, чужие, ненужные…

Между тем шум вокруг усиливался, в зале становилось все светлее, все наряднее. Света думала, что в этом виновато вино. Кто-то горячо и страстно говорил рядом о любви, а Света все искала вокруг знакомые светлые волосы с непокорным чубом волос и голубые, сразу околдовавшие ее глаза… Ее опять позвали танцевать, она поднялась, дошла до площадки, а там ее мягко, но властно развернули, и сильные руки прижали ее всю к твердому, гибкому телу. Только тогда Света — не глазами, но ощущениями тела — узнала вчерашнего чернявого Васю, и в ней сразу, с новой силой, проснулось горячее желание еще полнее ощутить его всего. Не этого, а Матвея… Именно Матвея она представляла себе таким гибким, горячим, страстным!.. Теперь ее желание стало явным, точным.

Она вдруг почувствовала во рту сигарету, вдохнула сладковатый дым марихуаны, и все поплыло, поплыло перед глазами… Сдавленный, напряженный голос прошептал ей в ухо:

— Ну вот, крошка, я же обещал, что мы встретимся сегодня. Может, не будем терять времени? Здесь есть один номерок, там мы сможем поближе познакомиться…

Он потянул ее за собой, и Света покорно шагнула за ним. Вдруг они оказались одни в комнате. Настольная лампа едва-едва освещала тлеющим красноватым светом широкую кровать — все остальное тонуло в сгущенном мраке, откуда кривлялись, как с порноэкранов, утомленные страстью лица — подмигивали, дышали, кивали на раскрытую постель… Ах, все равно! Ничего уже не было страшно, она желала лишь одного — поскорее остудить сжигающее ее желание… Темный силуэт протягивал ей бокал. Она взяла, залпом выпила вино, еще раз затянулась сладкой наркотической отравой и увлекаемая сильной рукой упала на кровать…

Внезапно полумрак вокруг озарился, в открывшийся проем двери хлынул свет из коридора, и в комнату кто-то вошел. Света вдруг поняла, что все происходит наяву, что этот вчерашний Вася уже навалился на нее, вдавил всей тяжестью, задрал подол платья и уже в нетерпении рвет, срывает с нее трусики. Все стало реальным, обнаженным; все в ней сжалось, омерзительно пахнуло перегаром… и эта возня на ней!..

— Пошел прочь! — сдавленно крикнула она.

Трезвея с каждой секундой, она попыталась оттолкнуть, спихнуть с себя раздавившее ее тело, но чувствовала, что не может справиться, что это конец.

И тогда она в отчаянии закричала, зовя на помощь того, кто только и мог ей сейчас помочь.

— Матвей! — крикнула она. — Матвей!..

Деревня Большие Овражки была расположена недалеко от городка Икши, километрах в пятидесяти от Москвы. Здесь было домов тридцать, расположенных по одной улице, никогда не знавшей асфальта. На улицу выглядывали ветхие заборы, за ними буйно рос крыжовник и черная смородина.

Сами дома были серые, некрашеные, а с людьми, жившими здесь, ежедневно происходили странные превращения: утром трудоспособное население становилось городским по виду и духу и дружно тянулось электричкой в Москву на службу; приезжая вечером домой, оно, население, мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, обряжалось в такие же темные, как и дома, одежды, преимущественно телогрейки и сапоги, лениво доило, кололо или пилило, и тогда казалось, что время здесь не властно, а прогресс, делая петлю вокруг Больших Овражков и краем задевая Икшу, течет прямиком в Москву, а там — в Питер, в Европу, еще дальше…

На краю деревни стояла старая церковь, недавно покрашенная на пожертвования жившего здесь уже второй год Сергея Петровича Орлова, в некоторых кругах известного под кличкой Орел. Сам Орел, купив несколько лет назад недалеко от деревни старый хутор, быстро возвел двухэтажный кирпичный особняк, обнес его таким же нарядным красным кирпичным забором и зажил, наслаждаясь природой, чистым воздухом и отдаленностью от московского смога.