Римская кровь - Стивен Сейлор

— Трое, — сказал я. — Здесь его окружили все трое. Но куда подевались его рабы? — Убиты? Нет. — Ранены? — Нет. Мальчик сделал непристойный жест, выражающий неодобрение и свидетельствующий о бегстве. Рабы удрали. Я искоса посмотрел на Тирона, который выглядел глубоко разочарованным.

Эко присел на корточки над пятном, вытащил нож и, высоко занеся его над головой, стая осыпать ударами мостовую. Его била дрожь. Он подался вперед и упал на колени. Издав резкий, душераздирающий звук, мальчик заплакал.

Я опустился рядом с ним на колени и положил руку ему на плечо.

— Все в порядке, — сказал я. — Все в порядке. Я только хочу, чтобы ты припомнил кое-что еще. — Он отстранился от меня и вытер слезы, сердясь на свою несдержанность. — Мне нужно совсем немногое. Кто-нибудь еще видел, как это произошло? Кто-нибудь из вашего дома или из дома напротив?

Мальчик уставился на лавочницу, которая глазела на нас, не переступая через свой порог. Он поднял руку и показал на нее.

— Ха! — Женщина скрестила руки и, набычившись, опустила голову. — Мальчишка врет. Он либо врет, либо он ко всему еще и слепой.

Мальчик снова показал в ее сторону, как будто, ткнув в нее пальцем, он заставил бы ее сознаться. Затем он показал на окошко над лавкой, в котором на мгновение показалось лицо старика, тут же исчезнувшее за плотно закрывшимися ставнями.

— Лжец! — проворчала женщина. — Всыпать бы тебе как следует.

— Ты говорила, что вы живете в задней части дома и у вас нет окон, которые выходили бы на улицу, — заметил я.

— Да, это чистая правда. — Откуда ей было знать, что только мгновение назад я видел в окне ее мужа, чье лицо вырисовывалось прямо над ней, вызывая в памяти театрального бога из машины.

Я повернулся к Эко.

— Ты сказал, их было трое. Кроме плащей было в них что-нибудь особенное? Они были высокие, низкие? Не припоминаешь ничего необычного? По твоим словам, один из них хромал — главарь. Какая нога у него больная — правая, левая?

Мальчик задумался, потом ткнул себя в левую ногу. Он встал и, прихрамывая, пошел описывать круги вокруг меня.

— Левая. Ты уверен?

— Смешно и только! — взвизгнула старуха. — Этот маленький недоумок ничего не знает! Он волочил правую ногу, правую!

Слова были произнесены прежде, чем она спохватилась. Она прикрыла рот рукой. Мое лицо расплылось в торжествующей усмешке, но старуха одарила меня леденящим взглядом Медузы Горгоны. Улыбаться расхотелось. Какое-то время она пребывала в замешательстве, потом перешла к решительным действиям. Она вихрем вылетела на улицу, схватилась за ручку широкой двери и, протопав обратно в лавку, закрыла ее за собой. Дверь описала широкую дугу, и Тирон едва успел посторониться.

— Мы откроемся снова, — прокричала она, обращаясь неведомо к кому, — когда этот сброд уберется с улицы! — Дверь закрылась за ней без особого шума, но с двусмысленным треском и стуком.

— Левая, — повторил я, оборачиваясь к мальчику. Он кивнул. По его щеке скатилась слеза; он яростно смахнул ее рукавом. — А рука, какой рукой он наносил удары? Подумай!

Казалось, Эко вглядывался в глубокую, глухую бездну, разверзшуюся под кровавым пятном на мостовой. Медленно, как будто в трансе, он переложил кинжал из правой руки в левую. Глаза его сузились. Его левая рука судорожно дернулась, полосуя воздух мелкими колющими ударами. Он моргнул и посмотрел на меня, кивая.

— Левша! Превосходно. Левша с парализованной левой ногой — его нетрудно будет выследить. А его лицо — ты видел его лицо?

Он вздрогнул и, казалось, едва удержался от того, чтобы не расплакаться. Он медленно, тяжело кивнул, старательно избегая моего взгляда.

— Хорошо разглядел? Настолько хорошо, что узнаешь его, если увидишь снова?

Он посмотрел на меня паническим взглядом и попробовал пуститься наутек. Я схватил его за руку и подтянул назад к кровавому пятну.

— Но как тебе удалось так хорошо его рассмотреть? Откуда ты смотрел — из окна в своей комнате?

Он кивнул. Я взглянул вверх.

— Слишком далеко, чтобы действительно хорошо разглядеть лицо человека на улице даже при дневном свете. К тому же ночь была темной, несмотря на полную луну

— Глупец! Ты что, не понимаешь? — Голос доносился сверху из окна над лавкой. Старик раскрыл ставни и, снова уставившись на нас, говорил хриплым шепотом: — Мальчишка разглядел его лицо не ночью. Они вернулись сюда через несколько дней.

— А откуда ты это знаешь? — спросил я, вытягивая шею.

— Они… они заходили ко мне в лавку.

— И как же ты их узнал? Ты видел убийство?

— Не я. Ох, нет, не я. — Старик беспокойно поглядывал через плечо. — Но от моей жены не укроется ничего, что происходит днем или ночью на этой улице. Она видела их в ту ночь из этого самого окна. И она узнала их, когда они вернулись сюда средь бела дня, все те же трое: она узнала хромого главаря и другого — здорового светловолосого великана с красным лицом. У третьего, по-моему, была борода, но больше я ничего не запомнил. Главарь ходил с расспросами по округе, точь-в-точь как ты. Только мы ничего, ничего им не сказали; мы не сказали ни слова о том, будто Полия своими глазами видела убийство от начала и до конца, ни слова, я клянусь в этом. Мне не понравился их вид. По крайней мере, я ничего им не сказал; я, правда, припоминаю, что мне нужно было отлучиться, совсем ненадолго, а в это время моя старуха их спровадила, но не думаешь же ты, что она проболталась…

Позади меня раздался жутковатый животный вопль. Я обернулся и быстро присел: над моей головой просвистел брошенный Эко нож. Реакция старика оказалась на удивление проворной. Нож был направлен в раскрытое окно, а ударился о захлопнутые ставни. Клинок погрузился в дерево, застрял, затем выскользнул и с лязгом шлепнулся на землю. Я обернулся и уставился на Эко, удивленный тем, что этот мальчишка сумел бросить нож с такой силой. Он стоял, закрыв лицо ладонями, и рыдал.

— Эти люди сумасшедшие, — шепнул Тирон.

Я сжал запястья Эко и оторвал его ладони от лица. Мальчик мотал головой из стороны в сторону, силясь скрыть свои слезы. Он вырывался из моих рук, но я держал его крепко.

— Головорезы пришли снова, — сказал я. — Пришли за тобой. В ночь убийства они могли заметить, что ты подглядываешь?

Он дико замотал головой.

— Нет. Значит, они выяснили это у старухи-лавочницы. Она навела их на тебя. Но молва твердила, что свидетельница преступления — твоя мать. Так ли это? Была ли она вместе с тобой у окна?

Он снова покачал головой. Слезы катились по его лицу.

— Выходит, убийство видели только вы. Ты и старуха в доме напротив. Но старухе хватило ума остаться в стороне и вывести их на кого-то другого. Ты все подробно рассказал матери, не так ли? Точно так же, как рассказал нам? И она пошла излагать эту историю так, как будто видела преступление собственными глазами. Я прав?