Я — твоё солнце - Мари Павленко

Каждый раз, когда очередной обрезок приземлялся на пол, Изидор приподнимал ухо. Я была похожа на руины. Графские развалины прямо в квартире.

Правило гласит: «Ешьте пять фруктов и овощей в день». Надо придумать такое же правило насчёт друзей. Если будете всё время питаться луком, заработаете дефицит питательных веществ. А будете общаться с одними и теми же людьми, дух падёт ниже плинтуса. С Джамалем и Виктором я учусь, смеюсь, говорю о книгах и писателях, которые мне нравятся. С Элоизой же можно валяться в одних трусах, закинув ноги на стену, и болтать о снах — даже о тех, где мармеладные мишки требуют меня в Королевы мира и дарят лазерные мечи из коровьих лепёшек. Я могу с ней танцевать — всё в тех же трусах, — и ей всегда удаётся убедить меня, что целлюлит превращает мою фигуру в тело женщины. Джамаль и Виктор с одной стороны, Элоиза — с другой. Полная картина. Гигантская рука сжала моё сердце и смяла его. Элоизе наверняка хочется проводить время с другими. И если она выбрала Эрван-на и его дружков с желе вместо мозгов, значит, что-то в них нашла. Я этого не понимаю, но… что с того? Мне, будто скупой старухе, которая чахнет над своим златом, хотелось удержать её при себе. Как это раньше до меня не дошло?

Я приняла ванну. Изидор начал пить из неё воду, и мне пришлось его прогнать. Папа, не переставая, бесцветным голосом говорил по телефону на кухне.

В десять часов вечера первого января этого замечательного года я лежала на кровати в пижаме.

В 22:03 я подумала, что встретила привидение, но нет: мне звонила Элоиза. Дрожащими пальцами я разблокировала экран телефона.

— Да.

Она вздохнула:

— Блин, Дебо…

— Ага.

— Как она?

— Её ввели в искусственную кому.

— Ты её видела?

— Нет.

— Я сейчас в Кайаке. Мы у родителей…

Она не произнесла имени пустоголового мальчика, и я оценила. Непроизнесение имени Эрван-на — бальзам на моё израненное сердце.

Две минуты мы молчали в трубку — ни слова. Две минуты неловкой тишины по телефону — это очень долго, но Элоиза была на другом конце, и пауза звучала просто, легко. Красноречиво. Она не была похожа на обычную тишину.

— Мне очень жаль. — Это зазвучал мой голос.

— Мне тоже.

— Ты будто выключила меня из своей жизни.

В какой-то момент я просто перестала существовать: мне показалось, я превратилась во что-то ничтожное, типа козьей какашки в горах, которой интересуются только навозные жуки.

— Да, но ты моя козья какашка. Я поступила плохо. Мне показалось, ты вела себя с ним высокомерно, и это меня ранило.

— Я ревновала. Ревновала к пустоголовому человеку.

— Вот опять.

— Сорян.

Мы захихикали.

— Виктор обзвонил пол-лицея, чтобы узнать мой номер.

— Ого…

— Он тебя ценит, верно?

— У него есть девушка, Элоиза, и просто бомбическая внутри и снаружи. Адель, учится в университете, играет в театре, попа у неё как у конкурсной газели, а мозг как у Милевы Марич.

— Это ещё что за тёлка?

— Жена Эйнштейна.

— Допустим. Но у неё есть лягушачьи сапоги?

— …Нет.

— ВОТ-ВОТ! У НЕЁ НИКАКИХ ШАНСОВ!

Я улыбнулась.

— Я вернусь в воскресенье вечером. Хочешь, зайду к тебе?

— Не переживай, увидимся в Питомнике.

— Ок. Попробуй немного поспать и отдохнуть, хорошо?

— Ага.

— Спокойной ночи, Дебо. Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. Спокойной ночи.

Я отключилась. Папа набрал воду в ванне, помылся и ночует в квартире — в его бывшей квартире. Даже не знаю, где он теперь живёт, в какой кухне ужинает, спит на велюровом или на хлопковом диване, коричневом или бежевом, есть ли там книги на полках — ничего.

Зато я примерно понимаю, где сейчас моя мама: в холодной больничной палате. Она подсоединена к машинам. В помещении белые стены. Иногда заглядывают медсёстры. Реанимация не самое весёлое место. Там есть и другие больные: они задыхаются, умирают, хрипят, стонут.

Знает ли мама, что я не приходила?

Может, она злится?

Я уснула в слезах.

Глава семнадцатая

Слёзы Деборы с шипением тушат раскалённые угли

Питомник был похож на дерево в ветреный день: пока я шла, все вокруг бесперебойно шептались. Люди оборачивались, когда я переступала порог, когда шагала по двору, когда поднималась по лестнице, — я бы всю свою чокнутую семейку отдала за плащ-невидимку.

— Дебо!

Тяжело дыша, Элоиза нагнала меня на повороте в коридоре.

— Я бежала за тобой…

Она обняла меня, я ответила тем же, но тут же отпрянула: все вокруг на нас пялились.

— Что такое?

— Э-э-э… давай поговорим в другом месте.

Элоиза обернулась.

— Нормально всё? — крикнула она любопытствующим. — Мы вам не мешаем?

Несколько ошеломлённых одноклассников отвернулись, едва только заметив эту фурию.

— Вообще-то, Элоиза, лучше мне сейчас вообще об этом не разговаривать.

Даже если она и обиделась, то виду не подала.

— Какашечка моя, сегодня днём в знак извине ния я куплю тебе сэндвич.

— Привет, Дебо! Привет, Элоиза.

— Привет, Виктор.

Элоиза похлопала меня по плечу:

— Встретимся у Питомника без четверти час!

И умчалась вприпрыжку.

Вот она — козочка.

А я — какашечка.

Стоило мне остаться в компании Виктора, как стайка любопытных снова вылупилась на нас. Они даже не удосужились подготовить газеты с дырками, чтобы пялиться незаметно. Нет же, таращатся не стесняясь. Ни один из них не хотел упустить ни секунды: мои несчастья явно стали поводом для сплетен.

Мы направились к классу 234.

— Я всё правильно сделал? Ну, насчёт Элоизы?

— Да. Спасибо.

— Я сомневался, но надо было что-то делать.

А прийти к тебе домой я не мог — ты это чётко дала понять.

Я не стала развивать эту тему. Что угодно, лишь бы не говорить об Адель и её идеальной груди в форме круглых кабачков.

Виктор остановился в десяти метрах от класса и взял меня за плечи.

— Послушай, Дебо, мне жаль.

— Мне тоже, но ничего не поделаешь.

— Ты не поняла. Я хочу сказать, что сожалею обо… всём. Я…

Он провёл рукой по волосам. Не глядя на Виктора, я поправила его разболтавшийся синий шарф.

Мне нравится прикасаться к коже Виктора, даже просто случайно провести ладонью под воротом футболки.

— Всё в порядке, Виктор, не переживай.

— Я же не дурак! Ничего не в порядке. Всё так сложно для меня… Я…

— Посмотрите-ка! Мокрый котёнок!

Моя подруга Таня. Давно её не было слышно.

— Что, провела плохой-плохой сочельник? Бедная малышка Дебора…

Кучка не отстающих от неё ни на шаг девок захихикала. Это было выше