Переполох в Академии Сказок - Анастасия Гудкова

всю дорогу только и думал, какая нога у тебя помясистее, левая или правая, — задумчиво зажмурился Горыныч.

— Обе сырые, — отмахнулся богатырь, доставая из сумки припасенный окорок.

Сумка у него была зачарованная, матушка расстаралась. Наверное, в роду у полезной вещицы водились скатерти-самобранки, а может и еще чего поинтересней. Стоило хоть раз в сумку чего положить, неважно вещи нужные или еду какую, а она там появлялась столько раз, сколько требовалось. Вот и теперь щедро делилась окороками, флягами с водицей и яблочными пирогами.

— Ты ступай лицо да руки умой, — приказала Луша. Она-то уже успела смыть дорожную пыль, а богатырь норовил ухватить пирог прямо грязными руками. Да и на щеках у него поверх пыли начали застывать следы ежевичного сока.

Богумил спорить не стал, спустился к озеру, коснулся рукой воды. Теплая, будто молоко парное. Решив, что если он искупается весь, будет только лучше, богатырь наскоро разделся и вошел в озеро по пояс, чувствуя, как вмессте с пылью уходит дневная усталость. Он так увлекся омовением, что пропустил тот миг, когда спустилось на водную гладь туманное марево, лишь услышал нежный девичий голос. Он звучал откуда-то прямо из тумана, зачаровывал, обещал Богумилу то, о чем он и помыслить не смел.

Околдованный, двинулся богатырь на зов, с каждым шагом погружаясь в воду все глубже. Поначалу он видел неясный образ, а потом разглядел прекрасную беловолосую девицу, бледную, будто никогда в жизни солнца не видывала и совершенно нагую. Она, ни капли не смущаясь, покачивала пышной грудью, извивалась в чистых озерных водах и тянула к Богумилу руки. И он шел, очарованный ее красотой и глубоким, обволакивающим пением.

Богатырь не удивился даже, когда вынырнули из воды ее сестрицы, похожие на первую девицу, как две половинки одного яблока. И не оглянулся, тогда бы приметил и трех красавиц, оказавшихся за его спиной. Водные девы, смеясь прижимались к нему, хватали за руки, заглядывали в глаза и манили, обещая ласки и счастье.

А на берегу Лукерья, встревоженная тем, что слишком уж долго богатырь в озере намывается, осторожно спускалась по берегу, сплошь увитому березовыми корнями да сухими корягами. Отчего-то на сердце ведьмы было неспокойно, а своим чувствам Луша привыкла доверять. Горыныча она оставила на том единственном месте, где он смог уместиться, и теперь ей было даже немного боязно. Но куда больше пугало то, что не слышно было плеска воды, шагов богатыря.

— Куда ж он запропастился? — пробормотала Луша, вглядываясь в плотный, как молочный студень, туман. — Богумил! Богуми-ил!

Эхо разнесло ее крик далеко, но никто не отозвался. Это ведьме и вовсе не понравилось. Ну не утоп же богатырь, в самом деле? Да, пусть временами он невыносим, сначала сделает, а подумает лишь после. Но назвать его неловким у Лукерьи язык бы не повернулся. Вряд ли Богумил не умеет плавать, тогда где он? А может, задумал шутку какую, прячется в кустах, чтоб ее, Лушу, напугать до визга?

— Богумил! — снова позвала ведьма. Тишина.

Взволнованная девица заторопилась, вдруг и впрямь приключилось чего, а она тут гадости о Богумиле думает. Вот только спешка — плохая спутница, Луша оступилась, зацепившись ногой за корягу, кубарем скатилась с берега, больно оцарапав щеку. Склонилась к озеру, чтобы смыть кровь, коснулась ладонью воды…

— Богумил, чтоб тебя! — закричала она в тот же миг.

Тумана как не бывало. Вместо него она увидела богатыря, на котором висело не меньше пяти искрящихся колдовской силой русалок. Они гладили его плечи, целовали губы, и Луша невольно поморщилась. Нахлынувшее на нее чувство мало было похоже на страх за друга. Скорее ей было неприятно, что Богумил, прежде глядящий с интересом на ведьму, теперь улыбался кому-то другому. И неважно, что это были русалки.

— Нежить поганая! — процедила сквозь зубы ведьма, без лишних раздумий входя в воду.

Русалки, едва завидев ведьму, разделились. Две продолжали увлекать Богумила в воду, а зашел он уже по самые плечи. А оставшиеся четыре, прежде Луше казалось, что их на одну меньше, бросились к ней, противно шипя и скаля острые звериные зубы.

— Ох и красавицы, — фыркнула Луша. — Сейчас я вас упокою!

Недаром Лукерья была внучкой Яги, нежити она и прежде не боялась. В лесу много всяких водилось, то кикимора какая вынырнет, то болотник. Бывало, мирно жили, а бывало и успокаивать приходилось. Так что заклятие она знала. Одно лишь худо — стоит ей одну русалку успокоить, мигом остальные налетят за сестрицу мстить. Но и Богумила им оставлять Луша не собиралась. Зашептала слова заветные, от которых зазвенело в ушах у озерных дев так, что они зашипели еще пуще. Шипели, но не отступали, плыли к Луше, пока их подруги отвлекали богатыря. А тот с блаженной улыбкой уж и на дно за ними уйти был готов.

Ведьма не справлялась. Те две русалки, что держали Богумила, и вовсе от чар не пострадали, а прочие, что поближе к ней были, зажали руками уши, бросились на Лукерью. Древние чары отбрасывали их прочь, но упорные девы, не взирая на боль, норовили наказать обидчицу, да не уговорами, а силой на дно утянуть, чтоб стала она их неживой сестрицей.

Вдруг озера накрыла огромная тень. Луша подняла голову и вздохнула с облегчением: на помощь спешил трехглавый змий. Их ноздрей шел летел сизый дым, змий спикировал было, чтоб ухватить русалку в когти, но Луша закричала:

— Горыныч, жги! Богумил!

И точно, голова богатыря только что скрылась под водой, остались лишь две ухмыляющиеся русалки. В них-то Горыныч огнем и пальнул. С диким криком озерные девы бросились в стороны, отпуская богатырские руки. Отплевываясь и отфыркиваясь, он вынырнул, попутно теряя русалочьи чары. Увидел лишь, как с истошным ревом проносится над ним Горыныч куда-то к берегу, где успокаивается растревоженная водная гладь.

— Лукерья, там! — выдохнула средняя голова.

Чувствуя, как обжигает грудь воздухом, Богумил сделал глубокий вход и нырнул. Вода в озере стала мутной, взбудораженной русалками и путниками. Со дна поднимался песок и зеленые пятна водорослей. Но богатырь плыл, мечтая лишь успеть, не ошибиться по пути. Через несколько мгновений впереди мелькнуло рыжее пятно: огненные Лушины волосы. Богумил бы вздохнул с облегчением, но в воде это была непозволительная роскошь. Он стиснул зубы и поплыл еще быстрее.

Лушу держали две оставшиеся необожженными русалки. На прекрасных дев теперь они были мало похожи: жуткие алые глаза на безжизненном бледном лице, острые зубы, как у лисицы или волка. Богумил рассердился на себя, как мог он такой опасности подвергнуть ведьму? И ярость его