Переполох в Академии Сказок - Анастасия Гудкова

Чем он глядел, богатырь и без слов догадался. Благо, ведьма, пусть и сердилась, а все же кричать больше не стала. То ли ругаться передумала, то ли и на это сил не хватило. Она лишь обиженно пыхтела, бросая на богатыря злые взгляды. А потом потребовала свою сумку, покопалась в ней и вытащила пузатую мутную склянку.

— Ты уверена, что это можно пить? — невинно поинтересовался Богумил, разглядывая странное содержимое. — Козленочком не станешь?

— Будто это меня вчера как животное на поводке в омут тянули, — прищурилась Луша.

И Богумил понял, замолчала, но не простила. Да он и спорить не стал бы, виноват ведь. И ладно бы один сгинул, так и ее, Лушу, подвел. Будто и не богатырь вовсе, а отрок неразумный. Это он где-то глубоко внутри понял. А снаружи в нем вдруг этот самый отрок пробудился, спорить принялся:

— А ты хоть одного мужика знаешь, кто супротив дюжины русалок выстоял?

— Да ты и считаешь так же плохо, как сопротивляешься русалочьим чарам, — крикнула Лукерья. — Меньше их было, а две и вовсе свежеутопленные, не чаровали. Так, пытались.

— Пусть меньше! А вдруг я бы справился?

— Ага, вот как раз в это время я и появилась! Когда ты так прекрасно справлялся, что аж макушка под воду ушла! Я вообще понять не могу, как с тебя чары слетели, не водой же смыло⁈

— Голос твой услышал… — вдруг тихо признался Богумил.

Ведьма так и застыла на месте. Это что же это выходит? Ему русалки в уши пели, а стоило ей, Лукерье, крикнуть — так чары пали? Будь она поглупей да потщеславней, решила бы, что это сила в ней такая могучая проснулась, что любая нежить разбегается. Но Луша глупой не была. И о нежити знала многое, что просто так ее не победить, особенно без заклятий на крови или оружия особого. Меча-кладенца или еще чего. А у нее было лишь древнее бабкино заклятье. Но выходило, что расколдовало Богумила не оно, а что-то другое, неведомое, связанное с ведьминым голосом.

— Ты кричала громко, — богатырь сел подле нее, робко коснулся ведьминой ладони, а потом, решившись, взял ее руки в свои. Луша замерла, чувствуя, как сердце удар пропустило. — Я как в тумане был, но мне вдруг боязно стало. За тебя. Прежде ты не кричала, а тут… Голос такой был, как будто в отчаянии. Я глаза открыл, гляжу, а вокруг — нежить зубастая. И ты одна среди них, как пятно огненное… А потом тонуть начала.

— Это ты меня вытащил? — не своим голосом спросила Луша. — Не Горыныч?

— Не Горыныч, — уголком рта улыбнулся Богумил. — А потом целительские заклятья вспоминал, все, какие знал. Я думал, что опоздал…

— Ведьмы так просто за кромку не уходят, — прошептала Лукерья. — Особенно когда в мире живых держит что-то.

— Можно, я буду тебя держать? — мягко спросил богатырь.

Луша говорила о том, что перед смертью ведьма должна передать силу. Но сейчас она смотрела на Богумила и глазам не верила. Куда только подевался неловкий и ветреный молодец, оседлавший трехглавого змия? Словно за то время, пока она спала, богатырь возмужал, остепенился и превратился в того самого, что во сне на белом коне прискакал. И она вдруг ему поверила. Такой сможет, удержит и мятежное ведьмино сердце, и силу ее могучую древнюю сбережет. Станет ей защитой и опорой.

— Только крепко держи, — тихо ответила Луша.

— Так?..

Лукерью подхватили крепкие руки, и через миг она оказалась на коленях Богумила. Кто первый потянулся навстречу, теперь уже неважно. Важно то, что ведьма вдруг почувствовала себя маленькой и слабой, такой, какой никогда прежде она не была. А Богумил целовал ставшую вдруг ласковой и покорной Лушу так сладко, что ей хотелось, чтоб вечно это длилось. Чтоб слышать, как бьется в груди его богатырское сердце, как шепчет он ей на ушко, что она его долгожданная и единственная, и готов он с ней хоть на край света, хоть в навье пламя. Последнее-то Лукерью и отрезвило.

— Где Горыныч? — сбивающимся голосом спросила она.

— Обещал в полдень воротиться, — отозвался Богумил. — Летает.

До полудня оставалось всего ничего. Поэтому ведьма все-таки глотнула мутное зелье из пузатой склянки, под приглядом богатыря умыла в озере лицо, а после даже согласилась поесть. Все это время Богумил не отводил от нее внимательного взгляда. В конце концов, Луша не выдержала.

— Что?

— Могу я пойти вместо тебя? — выпалил богатырь. — Не подумай, я не силу хочу. Мне за тебя боязно.

— Не можешь, — твердо ответила Лукерья. — Кровь во мне течет особая, в навье пламя шагнуть я не боюсь. И выбраться теперь мне есть для чего. Для кого.

Она улыбнулась, подняла голову вверх и помахала рукой подлетающему Горынычу. Вскоре они уже сидели на спине трехглавого змия, любуясь, как блестит на солнце чешуя, как проплывают мимо пушистые белые облака и волнуется от легкого ветра где-то внизу поле, полное желтых подсолнухов.

Глава 31. Глаза б мои тебя не видели

Васена и Ратислав двинулись в путь, едва рассвело. Чаровница сонно покачивалась в седле, и богатырь то и дело недовольно косился на нее, проверяя, чтоб не задремала да с кобылы не свалилась. Пусть Искорка и покладистая, нрав у нее добрый, да только ловить зазевавшихся всадников не обучена. Василиса же с недавних пор стала для Ратислава дороже всех сокровищ, что оставил он в Кощеевом замке, когда подался мир посмотреть да себя показать. Прадед именно так это называл, сетуя, что некому дело наследное передать. А чего там передавать, когда все сундуки по сотне раз считаны-пересчитаны? Чахнуть над ними, как Кощей всю жизнь, Ратислав не желал. Душа требовала жизни и свободы. А теперь еще и чаровницу.

— Василисушка, — позвал богатырь, надеясь, что за разговором дорога пойдет бодрее. — А чего ты давеча читала? Никак из тайной библиотеки ту самую книгу уволокла?

— А ты откуда знаешь? — смутилась девица.

— Больше-то про источники нигде нет, — улыбнулся Ратислав. — Так что там?

— Ой, там так любопытно! — Василиса мигом ожила, неловко подскочила, чуть не упав на бок, охнула и вцепилась в седло так крепко, что аж костяшки побелели. — В общем, источник этот чаровали двое. Оказывается, испокон веков и добро, и зло колдовскую силу делят, чтоб всем поровну досталось. А те два источника, что мы ищем, будто речка буйная — никогда не знаешь, даст или отберет чего. Иной раз придет малосильная колдунья, прикоснется — и силищу такую обретет, что едва справиться может. А бывало и