Дикая история дикого барина - Джон Шемякин

Иван Васильевич был счастлив.

Он решил строить новый дворец в итальянском стиле. И построил. И стену вокруг него тоже построил. Но новый дворец сгорел, а Иван к тому времени уже умер.

И вывод: экстремальная гонка модернизации в России – это когда кости трещат, люди воют, двадцать пять замесов в смену, эшелоны туда-сюда, истерика из-за невыполнения встречных обязательств, инфаркты, кровь из ушей и т. п., – она часто объясняется внешними причинами отставания, внутренними причинами развития и всё такое. Но я думаю, что дело ещё в том, что любой властитель нашей Отчизны совершенно не уверен, что начатое им будет продолжено его преемником. Напротив, властитель отчего-то уверен, что продолжения его начинаниям не будет, а будут критика и ругань. Поэтому надо гнать и гнать. Ломать, разбирать, строить на живую нитку. Пока ещё жив, пока ещё можешь. Наслаждаться процессом быстроты, а не надёжности.

Ну, а реальность российская – она свои коррективы вносит, конечно: кирпич там, брус, шпалы для бани.

Объяснял сегодня эстетически развитым и художественным людям, что расцвет живописи в Италии произошел в XV веке не из-за того, что боженька стал ласково смотреть из-за тучек. Расцвет живописи – это плод развития химии, эгоизма потребителей, роста спроса на персональное увековечивание и отказа от идеи «справедливой цены» для художественного произведения.

Как только обыватель захотел иметь у себя дома произведение искусства, а художник смог самостоятельно назначать свою цену на картину, начался расцвет. Когда цену на картину определяло постановление цеха художников – художник работал за зарплату. Когда художник начал ценовое безумство считать своим правом, он освободился.

Правда, за это пришлось заплатить возможностью голодной смерти в канаве. Прежний цех не давал опускаться и был полон дружества, все называли друг друга братьями. Большая часть которых осталась безвестной. Как только художники перестали быть братьями и подоспел спрос от клиента – немедленно началась гонка технологий колористики, секреты, шпионаж, алхимия, желток на крови и прочий лак.

И вот сочетание всего этого преступно пахнущего и морально небезупречного гарантировало превращение художника из служащего в свободного мастера, зависящего от своих умений, склонностей-подлостей и конъюнктуры. И это прекрасно.

Хочешь истребить живопись в стране – введи «справедливые цены». Писать перестанут сначала самые тонкие и нервные, а потом занемогут от рабочей натуги и самые трудолюбивые.

Правда, останутся как резерв ставки всякие увечные по психической части. Но тут даже прогнозы строить трудно. Хватит ли психов?

Просторы Атлантики, как мы прекрасно знаем, некогда гордо бороздил и бурунил форштевнем славный корабль под именем «Вольтер».

Корабль этот перевозил рабов.

Философ Вольтер сам так этот корабль назвал. Имел, так сказать, интересы в этой бизнес-схеме.

Команда на «Вольтере» была трезвого поведения, грамотная, рабов мыли по дороге.

Самое интересное у нас начиналось и начинается уже после стихийного бедствия.

Во время стихийного бедствия люди руководствуются кто чем. Кто героизмом, кто приказом, кто страхом, кто безумием. После буйства стихий начинается повальное восстановление, в котором всех прежних участников-героев объединяет иное чувство: возместить!

В 1777 году в Санкт-Петербурге случилось наводнение. Сильное. Корабли проносились мимо Зимнего дворца в сторону Невской перспективы, другие корабли нашли своё успокоение на Васильевском острове. Сносило и корёжило так, что моё почтение. Естественно, что смыло и огромное количество стратегически необходимых в наступающей зиме дров.

Весь город Петра кинулся искать свои пропавшие дрова. А дрова не именные, на них печатей нет, поэтому конфликты. На помощь полиции рассчитывать было трудно. Она сама без дров. На вызовы выдвигалась бодро, конфисковывала все спорные дрова и кряжисто возвращалась на место своей дислокации. К полиции старались не обращаться, а решать дело полюбовно, то есть с битьём рож, кражами и выворачиванием рук.

К дровяному промыслу не могли не подключиться и властные структуры, органы народного просвещения, армия, Синод. Синод выпустил на улицы монахов, гвардия двинула в город команды «охотников за дровами», частные лица тоже без дела не сидели. Заселённая будущей коренной питерской интеллигенцией огородная Лиговка, утесняемая императорским слоновником на сорок слонопосадочных мест, кинулась к слонам, ломать ограждение.

А слонам, оказалось, тоже дрова нужны. Как и их смотрителям. Вышло чудесно. Трём слонам удалось пробиться на волю, и они куролесили ещё три дня по мятущемуся городу, сея вокруг «удивление, испуг и неурочные роды титулярной советницы Вилькенстром».

Так вышло, что часть дров прибило к Воспитательному дому, в котором Иван Бецкой воспитывал сирот, образовывавшихся из-за климата, голода и эпидемий.

Бецкой был мужчина с непростой биографией и большими возможностями. Его отчётливо подозревали в том, что он не только незаконный сын князя Трубецкого, но и папаша императрицы Екатерины Алексеевны.

И вот к этому богоугодному заведению прибило 1311 саженей дров. Прибило неаккуратно, разбросаны дрова были по всем лугам и окрестностям. Сироты собирали дрова, тащили их на себе, укладывали в порядке.

Как только сиротская работа была произведена и дрова получили достойный товарный вид, первой на них накинулась императорская Академия художеств. И затребовала дрова для нужд искусства. Что понятно: у художников нервы обнажены до предела, фантазия развита до крайности, времени свободного вагоны и замерзать зимой не хотят. Хотят в тепле творить. Академия послала письмо, основной смысл которого: все ваши дрова наши, не доводите творцов до греха!

Вслед за академическими художниками к сиротским дровам протянули руки лейб-гвардии Конный полк, Шляхетский корпус, частные лица. Эти просто приезжали с подводами и орали.

Сироты «до распоряжения высокого начальства» отбивали свои дрова отчаянно. «Воспитанники Сиротопитательного дома», как называли их любя враги в дровяной войне, нападали на приезжающих за брёвнами, «пользуясь своей отчаянностью и выстроенным математическим лабиринтом из древ, кольев, дров и оград».

Приезжаете вы с бумагой от комендатуры за дровишками и погружаетесь в математический лабиринт, в котором затаилось до трех десятков смышлёных, обученных Бецким сирот, за плечами у каждого из которых много того, что если вам и снилось, то вы кричали и, проснувшись, плакали. И вечереет уже, только чьи-то глазки посверкивают в щелях лабиринта, смешки и такое, знаете, позвякивание неприятное с поскрипыванием.

Дровяные набеги сменились осадой. Всего Сиротскому дому насчитали от Академии художеств, двух гвардейских полков, комендатуры Санкт-Петербурга, дровяного промышленника Карпова 5580 саженей смытых беспощадной Невой дров. При условии, что к Воспитательному дому прибило 1311 саженей, бухгалтерия казалась всем безукоризненной.