Бегущая от любви - Барбара Картленд

Судя по всему, он доносился откуда-то из кустов, в изобилии росших вокруг веранды.

«Наверное, чей-то детеныш запутался в ветках?» — подумала Салена.

Она огляделась в поисках садовника, но вокруг не было ни души, и тогда Салена, спустившись по лесенке, пошла сама посмотреть, что случилось.

Но едва она, наклонившись, раздвинула ветки, усыпанные цветами, как на голову ей накинули черное покрывало, и чьи-то сильные руки подняли ее и понесли прочь.

Салена хотела закричать, но покрывало душило ее, и, кроме того, она была слишком растерянна, точнее — испуганна.

Она пыталась сопротивляться, но сильные руки сжали ее, словно стальные обручи.

Задыхаясь, она опять попробовала закричать, но убедилась, что это невозможно.

Все силы уходили на то, чтобы втянуть в легкие хоть капельку воздуха.

Салена чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, причем не только от удушья, но и от боли, причиняемой грубыми руками тех, кто ее нес.

Потом она услышала тихие голоса, говорящие по-арабски. Ее положили на землю, но прежде чем она успела пошевелиться, ей связали руки и ноги.

Затем ее опять подняли, и она, к своему удивлению, обнаружила, что сидит на чем-то, похожем на стул.

Какой-то человек скомандовал что-то, и Салену накрепко привязали к «стулу». Она услышала еще какую-то команду и почувствовала, что стремительно взлетает в воздух. Потом ее начало качать из стороны в сторону, и Салена с изумлением поняла, что сидит на верблюде.

Поначалу верблюд двигался медленно, затем пошел быстрее, и по стуку копыт она догадалась, что рядом идут другие верблюды.

Она не могла поверить, что всего мгновение назад была в полной безопасности на вилле герцога и наслаждалась его обществом.

А теперь ее увозили прочь, и она с ужасом подумала, что он никогда не узнает, куда ее увезли.

Ее охватила паника, и она вновь сделала попытку закричать, но ее слабый голос был заглушён плотной тканью и стуком верблюжьих копыт.

«Меня увозят! Спасите! Спасите!» — кричала она, зная, что герцог не услышит эту бесполезную мольбу о помощи.

У нее мелькнула мысль, что ее похитили, чтобы получить выкуп.

Она вспомнила, как однажды за ужином герцог рассказывал ей о европейцах, чьи виллы стояли выше в горах, неподалеку от Танжера.

— Один из них, весьма состоятельный человек, — говорил герцог, — год назад был похищен мавританскими берберами.

— Какой ужас! — воскликнула Салена. — Он убежал?

— Бандиты его отпустили, когда правительство заплатило за него выкуп.

— Они его не покалечили?

— Нет, по-видимому, с ним обращались довольно неплохо, но из-за того, что бандиты получили то, что хотели, его соседи были вынуждены позаботиться о своей безопасности.

— А… вы? — с замиранием сердца спросила Салена.

Герцог улыбнулся про себя, радуясь, что она тревожится прежде всего о нем, а не о себе, как сделала бы другая женщина на ее месте.

— Уверяю вас, — ответил он, — что мистер Ворэн подобрал слуг чрезвычайно тщательно, а кроме того, когда моя яхта стоит в бухте, несколько матросов всегда дежурят на вилле.

Салена знала, что это так, но все же не могла успокоиться сразу.

Герцог заметил в ее глазах выражение легкой тревоги и, поднимая бокал с вином, сказал:

— Вы не должны бояться. Я не рассказал бы вам эту историю, если бы знал, что вас она так встревожит.

— Я тревожусь не о себе, — ответила Салена.

— Никто не станет похищать меня ради выкупа. Но вы… Вы — совсем другое дело.

И все же Салене казалось невероятным, что похитили ее, а не герцога. Ей было стыдно, что ему придется заплатить большую сумму за ее освобождение.

«Почему, ну почему со мной вечно случается что-то ужасное?» — в тоске воскликнула она про себя.

Она боялась, что пройдет много времени, прежде чем герцог обнаружит ее отсутствие. А когда похитители потребуют выкуп?

Салена знала, что герцог придет в бешенство — не потому, что ему будет жаль денег, а из-за того, что каждая уступка бандитам поощряет их на новые преступления.

«А вдруг он решит их проучить и не заплатит выкупа?»

Придя в ужас от этой мысли, Салена сделала отчаянную попытку освободиться от веревок, но была слишком слаба, а веревки — слишком крепки, и после этих бесплодных усилий она почувствовала себя еще более беспомощной, чем прежде.

Верблюд, который вез ее, пошел медленнее, и через несколько минут она поняла, что караван поднимается в гору.

Значит, они добрались до границы равнины, на которой стоял город. Салена прекрасно понимала, что, как только верблюды войдут под сень огромных деревьев, которые росли у подножия гор, герцог уже никогда не сможет ее отыскать, даже если захочет.

Но она ничего не могла сделать, и ей оставалось только молиться — молиться одновременно и Богу, и герцогу.

«Спаси меня! Спаси меня!»

Салена вновь и вновь повторяла про себя эти слова, всем своим существом стремясь к герцогу.

Быть может, каким-то сверхъестественным путем она окажется рядом с ним — ведь он так ей сейчас нужен!

«Вы нужны мне… Вы нужны… мне…»

Она повторяла это как заклинание и вспоминала, как он держал ее на руках, утешая.

Он был такой сильный, такой надежный, что все ее страхи улетучились, и эти последние несколько недель она была по-настоящему счастлива.

«Неужели у меня… никогда больше не будет… таких дней?»

Салена едва не задала этот вопрос вслух и застонала от мысли, что, может быть, навсегда потеряла герцога: она вдруг поняла, что любит его!

Она никогда не представляла себе, что человек может столько для нее значить.

Она была готова отдать ему не только свое сердце, но и всю себя.

Она поняла, что всегда любила его, и эта любовь была в каждой ее мысли, в каждом вздохе — а она этого не сознавала.

«Какой глупой… какой глупой я была!» — корила себя Салена.

Она могла бы понять, что это любовь, потому, что была счастлива, когда он был рядом. Ей бывало трудно расстаться с ним вечером: ведь до утра проходило так много времени — времени, которое казалось ей потерянным, когда она не видела герцога.

Она могла бы догадаться, что влюблена, потому что просыпалась с чувством, что ее ждет что-то прекрасное и чарующее.

Но она никогда об этом не задумывалась, зато теперь повторяла:

«Я люблю его! Я люблю его!»

Сейчас она понимала, что боль в груди, возникшая, когда он ушел к прекрасной леди Мортон, была ревностью.