Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

Ваньнин ждал, что сейчас он скажет что-то очень грязное и пошлое, и уже приготовился разозлиться, и под этим предлогом сбежать, но неожиданно этот невозможный мужчина тихо, но крайне угрожающе взвыл:

— У-у… ву-у-у.

— …И что это значит?

— Разве не похоже? — было видно, что Мо Жань даже немного огорчился. — Раньше у меня был щенок с синими глазами и узором на лбу в виде трех языков пламени, и выл он именно так.

Чу Ваньнин даже дар речи потерял:

— Никогда такого не слышал. Кроме того, зачем ты вообще пытаешься выть как собака?

Мо Жань опять улыбнулся и самодовольно спросил:

— А ты как думаешь?

— …. — на этот раз Чу Ваньнин решил его просто проигнорировать.

Мо Жань поцеловал его в ухо, а потом наклонился и начал лизать его шею, хрипло приговаривая:

— Я завыл, потому что Учитель сказал, что предпочел бы, чтобы его укусила собака.

Чу Ваньнин задеревенел. Все тело обдало жаркой волной. Он ясно слышал громкий стук сердца в своих ушах: бум-бум-бум.

А этот бесстыжий мужчина еще и добавил:

— Теперь я могу тебя укусить, Учитель? — и, не дожидаясь ответа, впился в его губы яростным поцелуем.

Переплетясь с ним телами, ухо к уху, висок к виску, изначально Мо Жань хотел лишь ощутить этот сладкий вкус и сразу остановиться, однако он и подумать не мог, что поцелуй только усугубит его мучения. Это все равно что пытаться утолить жажду отравленным вином[196.7], ведь для него Чу Ваньнин всегда был и ядом, и лекарством: в один миг этот человек мог разрушить все его здравомыслие и разжечь степной пожар в его крови.

Его «ощутить и сразу остановиться» превратилось в «не могу насытиться», «не могу насытиться» переплавилось в «даже если захочу, не смогу отступиться», а потом это «даже если захочу, не смогу отступиться» стало потонувшим в обжигающем дыхании «не хочу отступаться».

Когда они разомкнули губы, взгляд Чу Ваньнина все еще был затуманен желанием, но он все же не окончательно потерял разум и тут же напомнил распаленному Мо Жаню о цели их прихода сюда:

— Я здесь, чтобы искупаться. Давай сначала помоемся…

Мо Жань в ответ тихо промычал что-то вроде «гм» или «хм». К величайшему сожалению Чу Ваньнина, у него был настолько сексуально-хриплый голос, что, услышав эти возбуждающие звуки у своего уха, он и сам вынужден был признать тщетность всех его слабых попыток сопротивляться этой магии. Позвоночник тут же словно прошило молнией, а в глазах вспыхнул жаркий огонь неудовлетворенного желания.

Ладонь Мо Жаня опустилась на его запястье, и он повел его за собой вглубь горячего источника. Грохот водопада заглушал звук участившегося дыхания двух возбужденных мужчин.

Чу Ваньнин все еще чувствовал себя неуютно, и когда Мо Жань попытался снова поцеловать его, вытянул руку, останавливая его порыв:

— Тут точно никого?

— Никого, я все осмотрел, — низкий, чуть хриплый голос Мо Жаня обжигал сильнее, чем вода в горячем источнике, заставлял кипеть кровь и грозил выжечь его от сердца до желудка.

— Учитель потрогай меня там. Может, я правда болен? Иначе почему он такой горячий… и такой... твердый?

— …

Щеки Чу Ваньнина вспыхнули от стыда, который, кажется, в этот момент, достиг предела, но Мо Жань так крепко сжимал его руку, что ему никак не удавалось высвободиться. Он несколько раз дернулся, пытаясь вырваться из этой мертвой хватки, а потом в его голове словно что-то взорвалось: бах! Тело онемело, рука Мо Жаня сжалась на его запястье так сильно, что, казалось, еще немного, и он просто раздробит ему все кости.

Дыхание молодого мужчины стало частым и обжигающе-горячим. Подобное проявление желания в отношении него не могло не тронуть сердце Чу Ваньнина. В густых клубах пара, где все выглядело каким-то слишком иллюзорным и размытым, реальным было лишь это красивое лицо с черными как смоль, влажными и горящими от возбуждения глазами.

Тяжело сглотнув, Мо Жань умоляюще уставился на Чу Ваньнина и вновь произнес своим осипшим от желания, завораживающим голосом:

— Учитель, помоги мне…

После чего снова впился в чуть приоткрытые губы Чу Ваньнина.

Похоть подобна маслу: стоит ее плеснуть в бушующее пламя страсти, и простой водой благоразумия его уже не потушить. В один миг накатит огненный шторм и сожжет лес добрых намерений дотла, обратив его в золу и пепел.

Языки, сплетаясь в поцелуях, скользили вглубь, чтобы напиться дыханием друг друга, но этого было слишком мало[196.8] для удовлетворения их потребности в близости, и с каждой секундой огонь возбуждения разгорался все ярче.

Мо Жань увлек Чу Ваньнина вглубь горячего источника, туда, где вода лишь немного не доходила до пояса. Прижав его к гладкому, скользкому камню стены, он, словно одержимый, тут же набросился на него с поцелуями, попутно пытаясь стянуть с Чу Ваньнина тонкое нижнее одеяние, которое так и не было снято из-за слишком поспешного вхождения в воду.

Бурный поток бился о камни, создавая похожую на тонкую кисею водяную дымку, уши заполнил грохот водопада, за которым было толком ничего не расслышать.

Чу Ваньнин и глазом не успел моргнуть, как был прижат к отвесной скале и осыпан поцелуями. Его одежда оказалась распахнута и спущена на локти так, что его руки оказались буквально связаны ей.

— Ты… ты не…

Однако стыд и волнение от осознания того, что он был связан, неожиданно сделали Чу Ваньнина еще более чувствительным. Он задыхался под жадными поцелуями Мо Жаня, его соски под дерзкими ласками шершавого языка быстро набухли и покраснели. Прямые брови сошлись над переносицей в страдальческой гримасе, обычно полное достоинства благородное лицо растеряло всю свою невозмутимость, и вожделение исказило бесстрастные черты. Чу Ваньнин сопротивлялся из последних сил, но в ожесточенной внутренней борьбе между разумом и похотью, в конце концов, был повержен собственной страстью и совершенно потерял голову.

— Полегче, чуть полегче…

В горле пересохло. Задыхаясь от этого грубого напора, не в силах больше сдерживаться, он запрокинул голову и прикрыл свои раскосые глаза феникса.

Рассеянная водяная дымка скрыла все вокруг.

Когда Мо Жань развернул его, Чу Ваньнин почувствовал, как под водой крепкие бедра Мо Жаня плотно прижались к его ягодицам. Вжимаясь лицом в прохладную скалу, он ощущал, как температура внизу росла с огромной скоростью, заставляя его крепко смежить веки от стыда. Разве мог он когда-то представить, что однажды будет сбит с праведного пути собственным учеником