Дипломатия - Генри Киссинджер

В третий раз на протяжении нынешнего столетия Америка подобным образом провозгласила свои намерения строить новый мировой порядок, применяя свои внутренние ценности во всем мире. И в третий раз Америка, как представляется, возвышается над всей международной ареной. В 1918 году Вильсон затмил Парижскую мирную конференцию, на которой союзники слишком зависели от Америки, чтобы громко высказать свои опасения. К концу Второй мировой войны Франклин Делано Рузвельт и Трумэн, казалось, имели возможность перекроить весь глобус по американской модели.

Конец холодной войны породил даже больший соблазн переделать мир по американскому образу и подобию. Вильсона ограничивал изоляционизм на родине, а Трумэн столкнулся со сталинским экспансионизмом. В мире по окончании холодной войны Соединенные Штаты остаются единственной сверхдержавой, которая обладает возможностью вмешательства в любой части земного шара. Тем не менее могущество стало расплывчатым и уменьшилось количество вопросов, для решения которых военная сила имела бы значение. Победа в холодной войне ввела Америку в мир, имеющий много общего с системой европейских государств XVIII и XIX веков и с практикой, которую американские государственные деятели и мыслители постоянно подвергали сомнению. Отсутствие как всеобъемлющей идеологической, так и стратегической угрозы позволяет странам проводить внешнюю политику, во все большей степени базирующуюся на сиюминутном национальном интересе. В международной системе, для которой характерно наличие, возможно, пяти или шести великих держав и множества меньших государств, порядок должен возникнуть в основном, как и в прошлые столетия, на базе примирения и баланса конкурирующих национальных интересов.

Как Буш, так и Клинтон говорил о новом мировом порядке, как будто он не за горами. На деле он по-прежнему проходит период вызревания и окончательные его формы станут ощутимы лишь когда-нибудь в будущем столетии. Будучи частично продолжением прошлого, а частично беспрецедентным, новый мировой порядок, как и те, на чье место он приходит, должен возникнуть как ответ на три вопроса. Что является фундаментальными составляющими мирового порядка? Каковы их способы взаимодействия? Каковы цели, ради которых происходит подобное взаимодействие?

Международные системы представляют собой ненадежный механизм. Каждый «мировой порядок» выражает стремление к постоянству; уже само это определение несет на себе стремление к вечности. И все же его составные элементы находятся в непрерывном движении; действительно, с каждым столетием продолжительность существования международных систем уменьшается. Порядок, выросший из Вестфальского мира, продержался 150 лет; международная система, созданная Венским конгрессом, продержалась 100 лет; международный порядок, для которого была характерна холодная война, закончился через 40 лет. (Версальское урегулирование никогда не функционировало как система, приемлемая для великих держав, и представляла собой немногим большее, чем просто перемирие между двумя мировыми войнами.) Никогда ранее компоненты мирового порядка, их способность взаимодействовать друг с другом и их цели не менялись настолько быстро, настолько глубоко или настолько глобально.

Как только составляющие международной системы меняют свой характер, неизбежно следует период потрясений. Тридцатилетняя война в значительной степени велась в связи с переходом от феодальных обществ, основанных на традиции и претензиях на универсальность, к современной государственной системе, опирающейся на raison d’etat, то есть на государственный интерес. Войны времен Великой французской революции означали переход к национальным государствам, определяемым наличием общего языка и культуры. Войны XX века были связаны с распадом Габсбургской и Оттоманской империй, вызовом, связанным с претензиями на господство в Европе, и концом колониализма. В каждый из этих переходных периодов то, что ранее принималось как должное, вдруг становилось анахронизмом: многонациональные государства в XIX веке, колониализм в XX.

Со времен Венского конгресса внешняя политика стала соотносить народы друг с другом — отсюда термин «международные отношения». В XIX веке появление хотя бы одной новой нации — такой, как объединенная Германия, — порождало десятилетия смуты. После окончания Второй мировой войны появилось на свет почти сто новых стран, многие из которых совершенно отличаются от исторически сложившихся европейских, национальных государств. Крах коммунизма в Советском Союзе и распад Югославии повлекли за собой возникновение еще 20 стран, некоторые из них сосредоточились на возобновлении вековой жажды крови.

Европейское государство XIX века основывалось на общности языка и культуры и, с учетом технологии своего времени, стремилось оптимально возможным способом достичь безопасности, экономического роста и роста своего влияния на международные события. В мире по окончании холодной войны традиционные европейские национальные государства — страны, составлявшие «Европейский концерт» вплоть до Первой мировой войны, — не обладают достаточными ресурсами для того, чтобы играть глобальную роль. Успешность их усилий по своей консолидации в Европейском союзе предопределит их будущее влияние. Будучи объединенной, Европа продолжит свое существование как великая держава; разделившись на национальные государства, она скатится на второстепенные роли.

Частично потрясения, связанные с возникновением нового мирового порядка, происходят из того факта, что взаимодействуют по крайней мере три типа государств, зовущих себя «нациями», но обладающих, однако, слишком малым числом исторических атрибутов государства-нации. С одной стороны, это этнические осколки распавшихся империй типа государств — преемников Югославии или Советского Союза. Одержимые историческими обидами и вековым стремлением к самоутверждению, они в первую очередь стремятся возобладать в своих древних этнических соперничествах. Цели международного порядка находятся за пределами их интересов, а часто и за пределами их воображения. Подобно мелким государствам, порожденным Тридцатилетней войной, они стремятся сохранить свою независимость и увеличить собственную мощь, не принимая во внимание более космополитические соображения международного политического порядка.

Некоторые из постколониальных стран являются примером еще одного любопытного феномена. Ведь у многих из них нынешние границы представляют собой административное решение, принятое ради удобства империалистических держав. Французская Африка, обладавшая весьма протяженной береговой линией, была расчленена на 17 административных единиц, каждая из которых ныне превратилась в государство. Бельгийская Африка — тогда называвшаяся Конго, а ныне Заиром — имела только очень узкий выход к морю, а потому управлялась как единое целое, хотя и занимала территорию, равную Западной Европе. При подобных обстоятельствах государство очень часто означает армию, которая и становится единственным «национальным» институтом. Когда происходит крушение подобного государства, гражданская война часто становится последствием этого. Если к таким нациям применять стандарты государственности XIX века или вильсоновские принципы самоопределения, радикальная и непредсказуемая переделка границ стала бы неизбежной. Для них альтернатива нынешнему территориальному статус-кво лежит в бесконечном и жестоком гражданском конфликте.